Барракуда

Лунина Татьяна

— Не хуже, чем с кем попало.

— Не знаю, где лучше, где хуже, — вздохнула Мишкина Светик, — но подозреваю, что не узнать мне этого уже никогда. Никого другого на Мишином месте я и представить не могу.

— Никогда не говори «никогда».

— Кажется, ты нравишься Ефиму.

— Да? И что?

— Его дружбы добиваются многие важные люди, перед ним заискивают власти.

— Я не чиновник и не холоп, — сдержанно ответила Кристина, нацепила «рыбку» на безымянный палец, лениво покрутила рукой. Под ярким светом люстры, усиленным пламенем новогодней свечи, бриллиант вспыхивал победно и яростно, точно глаз сатаны.

— Класс! —

восхитилась Светлана, помолчала и призналась. — А я тоже получила в подарок кольцо. Старинное и очень красивое, только носить не буду, не хочу.

— Почему? — гостья стала разливать по бокалам вино. — Или ты будешь водку?

— Кольцо подарил Анатоль.

— Кто?! — на белоснежную скатерть пролилось несколько красных капель. — Прости.

— Ерунда! — хозяйка пригубила вино, поелозила вилкой по тарелке, отложила ненужную в сторону. — Сегодня днем заявился без звонка Щукин. Мылился вместе встречать Новый год, но я сказала, что жду тебя в гости, и он заткнулся. Ты, видно, здорово его возбуждаешь, как красная тряпка — быка. Показать подарок?

— Давай.

Светик подошла к массивному дубовому буфету, открыла резную дверцу.

— Слишком много бархатных коробок за вечер, тебе так не кажется? — вернулась к столу и протянула футляр. — Открой, полюбуемся!

Второй раз за последние полчаса сунула Кристина нос в уютное гнездышко, только в этом пряталась не рыбка — змея. «Сестренка» побледнела, не в силах оторваться от удивительного перстня старинной ручной работы — квадратного сапфира в алмазной оправе. Забыла фамилию ювелира, хотя Надежда Павловна произнесла ее тогда довольно четко.

— Что с тобой? — испугалась Светлана. — Тебе плохо?

— Это перстень убитой Зориной, — просветила «детка» и осушила бокал с «Боржоми».

— Господи! — теперь побледнела хозяйка, видно, бледность гостьи оказалась заразной. — Что же делать, Кристина?!

— Думать, — угрюмо высказалась та, — и не паниковать, — она лихорадочно принялась соображать, кому показать ценный вещдок: законнику Жигунову или плюющему на законы Осинскому. — Ты можешь мне это отдать?

— Нет, — ответила не сразу Мишкина Светик, — я сама найду ему достойное применение.

* * *

А утром разбудил телефонный звонок. Часовые стрелки уткнулись в десятку, соня накрыла голову подушкой. Но телефон не унимался, назойливые гудки пробивали пуховый холмик и звали к общению.

— Алло, — буркнула, сонная, в трубку.

— С Новым годом! Неужели спишь?

— Кирилл, ты в своем уме? Звонить первого января в такую рань!

— Боялся оказаться не первым в длинной череде поздравлений, — бесстыдно веселился сыщик. — Послушай, Кристина выходи за меня замуж, будешь генеральшей.

— Ты пьян?

— Вовсе нет, разве позволительно тебя звать под венец в нетрезвом виде? — голос посерьезнел и обрел просительные нотки. — Прости, что по телефону, но в глаза, кажется, никогда не осмелюсь: я прошу тебя стать моей женой, соглашайся, а?

— Тебе дали генерала?

— Со вчерашнего дня.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— А с чего вдруг зовешь меня замуж?

— Лопнуло терпение жить без тебя.

Она вспомнила старинный перстень.

— Кирилл, я хочу тебе кое-что рассказать о том деле, последнем.

— Слушаю.

— Не по телефону.

— Когда?

— Через пару часов в «Мистрали», идет?

—

Хорошо, — похоже, идея с женитьбой сдохла так же быстро, как родилась.

Лучше бы они не встречались! Как только Кристина увидела сияющего Жигунова, сразу поняла: ворошить закрытое уголовное дело из-за сомнительной улики новоиспеченный генерал не станет. И оказалась права, умный Кирилл не захотел уподобляться гвоздю, который бьется шляпкой о стену.

— Прости, это уже не в моей компетенции. Я курировал тогда расследование, а сверху курировали меня, — невесело усмехнулся сановный сыщик. — Ребята вышли на след, но дойти до конца им не дали. Одного отправили набираться опыта у американцев, другого — на пенсию, у третьего — молодая жена с малолетней дочкой, догадайся с трех раз, что для парня важнее, — законник закурил и уставился в кофейный осадок. — Вот, такие дела.

— Вы не закон охраняете, — поднялась со стула Кристина, — стережете своих хозяев. Как прирученные сторожевые псы кормитесь из хозяйской руки, виляете хвостом и грызетесь из-за кости друг с другом. Не ходи среди людей в этих погонах, Кирилл, не позорься, — встреча в «Мистрали» стала последней.

…Она уставала. Плохо спала ночью, лениво волочила ноги днем, и все чаще прикладывалась к валерьянке. Светлана звонила редко, докладывала больше о Светланке, чем о собственных делах. Однако «сестренка» была уверена: Шалопаева скрытничает недаром, наверняка, задумала что-то. Не из тех Мишкина Светик, кто, получив удар по одной щеке, смиренно подставит другую. Света давно получила загадочный ключик, оставленный для нее мужем. Когда принимала из рук Кристины, не удивилась, не задала ни одного вопроса, видно, знала, что берет, улыбнулась сквозь слезы и тихо сказала: спасибо. Ведущая «Арабесок» все чаще и всерьез подумывала бросить программу, чтобы поднять цикл. Уже оформилась идея, и название придумалось с ходу, да только не время идти сейчас с этим к руководству, лучше потянуть до «Тэффи».

Наступила весна, и в третий день марта Кристина неожиданно для себя позвонила Ефиму Ефимовичу. Возможно, толчком послужили слухи и новом владельце СТВ по фамилии Осинский, а может, перстень погибшей Зориной, до которого никому нет дела, или хандра, весенняя сырость, солнце, первая мимоза, дождь, снег — да мало ли поводов набрать телефонный номер, когда хочется позвонить!

Он ответил сразу, будто знал, от кого звонок. И при первом же звуке хрипловатого голоса она прозрела.

— Это я, — просто сказала в трубку.

— Ты где?

— Дома.

— Через час буду, — коротко и ясно. Они — взрослые люди, а жизнь и так коротка, чтобы жить вполовину…

* * *

Огромный зал был полон. Телевизионщица даже не подозревала, что ее заполошенные, в вечном замоте и в джинсах собратья окажутся с таким шиком. Длинные платья, смокинги, бабочки, модные прически, стильные стрижки, тщательный макияж, идеально выбритые щеки, красивые лица — все искрилось, шептало, обмирало от надежды или восторга, завистливо вздыхало, ревновало, надеялось и ждало. Этот праздник стал ярким зрелищем для многих и торжеством единиц, кто поднимался на сцену за бронзовой статуэткой. Нет, не поднимался — карабкался сквозь годы, трепал свои нервы, пахал, как вол, безжалостно погоняя других, работал локтями, рвал зубами, расталкивал, выбивался из сил, но не сдавался, и пробился наконец к признанию.