Барыня
Шрифт:
У Дарьи Михайловны искренно жаловалась Варвара на такое глухое прозябание.
– Ах, душечка моя, опостылело, как всё опостылело. Хоть бы случилось чего интересного. Ну, это что же до гробовой доски в скуке несусветной прозябать.
– Тебе то что, ты замужем побывала, а я до сих в девках сижу, – возмущалась Дарья.
Давно уже силилась Варвара не завидовать, хорошенькому лицу приятельницы. Ни думать, ни сравнивать себя и её. Но как ни старалась всё равно, всякий раз, ею любовалась. Ведь вон как несправедливо устроено, сама красотой не вышла, а подруге бог дал даже с лихвой. И так порой обидно становилась, что и разговаривать с Дарьей не хотелось,
– Смотрю я на тебя Варя и думаю, отчего же ты, пока Гаврила Федосеевич живой был, ребёночком не разжилась?
– Сто раз тебе повторяю, мне его ласки до мурашек были противны. Только тронет, а у меня гусиная кожа. Лучше бы не вспоминать. Мне же хочется молодого, красивого, да чтоб любил меня безумною любовью, какой на свете не сыщешь.
Дарья усмехалась, поглядывала на Варвару и во взгляде её всегда какое-то снисхождение. Порой даже неприкрытая, шутливая жалость. Будто знала она, что никогда и вовсе такого случиться не может. Будто бы, ни за какие коврижки такой красавец к Варваре подойти не возжелает. Думать она думала, но старалась вслух ничего подобного не употреблять. Ведь, хоть и была у неё некая к подруге зависть, в том, что та замужем побывала, но от плохих намёков всё-таки старалась отгородиться.
Порой, во время споров или не дай бог, каких обид, могла кинуть сгоряча слово неверное. Так потом по неделе друг к другу носа не казали. Но соскучившись Варвара, снова ехала к подруге. Скучно с теткой, да по городу проехаться нужно, вот и выходило, больше никакого развлечения.
А ещё потому, что много городских новостей Даша знала, потому как выходила по гостям. С родителями. Варвару же, по недавнему вдовству в развлечения не звали, не положено. А что же – не положено, когда молодая душа музыки просит, танцев, званого обеда или ужина, да фортепианной игры, да пения.
Вот и страдала Варя в своём доме почти запертая, в общество не входящая. Вот если бы появился муж у неё новый, закончилось бы вдовство опостылевшее, в одночасье. И пошла бы жизнь более весёлая.
– Ох, и тоскливо мне в доме сидеть, одна радость к тебе наведаться.
– Понимаю, – в сочувствии вздыхала Дарья и тут же восклицала, – а давеча у Супруновых, страсть как весело было. Даже Степан Прокопыч Беликов были. Так мы с ними отплясывали, даже маменька меня потом стыдили, мол, раскраснелась. Негоже.
– Он тебе нравится, никак?
– Да я не знаю вообще, кто мне нравится. Вижу я, как Степан Прокопыч смотрят. С огнём даже смотрят, да только не чувствую я к нему притяжения. А вот Сидор Харитоныч, который к тебе захаживал, за Сонечкой Волковой теперь приударил. Дак та, возможно даже и не против. Только вот капиталов у него совсем нет. Потому, не думаю, чтобы родители её знакомство близкое с ним позволили.
– Так ему и надо, слишком он пронырливый. Мне сразу не понравился. Всё вынюхивает, всё высматривает. Нет, не такого я хочу…
– Знаю, знаю. Чтоб красивый был. Только где ты его, того красивого, сыщешь?
Дарья вздохнула и затихла ненадолго.
Всего только развлечение у Варвары, что с приятельницей визиты, да городских кавалеров обсуждать.
Глава 5
Было одно, не слишком приметное для города обстоятельство, о котором если бы не случившееся по этому поводу событие, мы бы даже не упомянули, так всё
Дело было вот как. На одной из окраин уездного города К, располагались деревянные бараки, для этапированных каторжных, что по той или иной причине перемещались от города к городу. Направлялись они на строительство, будь то дорог, или на рубку леса, или ещё для какой государственной надобности, чтоб в полях не ночевать, строились по-над городками бараки. Так как стояли они в большом отдалении, от жилых построек, то никоим образом на жизнь горожан не влияли. Многие годы в городке, о таком обстоятельстве мало кто заговаривал. Иные даже не знали, что там, с западной стороны окраины находится.
Но в конце апреля случилось событие, которое не только заполонило город слухами, но ввело горожан в состояние молчаливого страха. По крайней мере, на какое-то время.
Обычно случалась колонна каторжников где-то раз в месяц, два. Нечасто. А если кто встречал по дороге в город такое обстоятельство, тот поскорее старался его оминуть. Мол, негоже человеческой болью любоваться. Случались правда и любующиеся, но таких мало. Так вот, пришла в тот месяц колонна и на какое-то время в том бараке застряла. То ли путаница получилась с отправкой, то ли задание сменили и теперь, назад нужно было возвращаться. Задержалась колонна, сначала на неделю, а потом вторая пошла. И вот, на второй неделе, случился в городке большой переполох.
На рынке мальчишки кричали, бегали, размахивая местной газетёнкой:
– Каторжник сбежал из-под ареста! Каторжник! Каторжник в городе! Каторжник! Кандалы снял и убёг!
В придачу ко всему, солдаты прочесывали город в надежде отыскать беглого. Стучали в дома, в избы. Весь народ всколыхнулся по такому необычайному поводу. И хорошо бы если нашли. Так – нет же. В округе обыскались, но даже следа беглеца нигде не было. Сгинул, пропал.
То да сё, пришла депеша отправляться колонне в В., пришлось выдвигаться. Наказано было местным жандармам, не терять бдительность и дело поиска продолжить. Уже тем самым, что каторжника отыскать так и не удалось, народ городской был напуган до такой степени, что теперь в каждом незнакомом обличье всем без исключения – каторжник виделся. Бывали доносы. То на одного укажут и его к разбирательству притянут, то на другого. А если человек вдруг без документа оказывался, по какой причине, то и вовсе могли задержать на дознание, пока кто-то о нем не кинется и не докажет.
Неразбериха началась в городе совершенная. Людей порой на улице хватали да в участок вели. А город слухами всё больше распалялся, всё сильнее. Ежели, какое происшествие, или не приведи бог, преступление всё на каторжника валилось. Мол, всё он ходит где-то, прячется.
А дворники сильнее всех старались, как кто чужой в поле зрения появиться, так тот давай в свисток свистеть. Много раз ошибка выходила. Извиняться приходилось по вине бдительных дворников, но с другой стороны чего извиняться, ежели не преступник, докажи кто таков.
Так прошла неделя, другая, а разговоры о каторжнике беглом всё не затихали. В доме у Варвары всякий день тётку слышно:
– Марья, ставни проверь два раза, как закрыла. Не то придёт каторжный, влезет в дом не дай-то бог, – кричала тётушка на служанку, – Господи спаси, помилуй, – быстро крестилась она на образа, – когда ж поймают его окаянного, ведь весь город всполошил ирод. Не то, по улице пройтить страшно. Я как иду на рынок, так во все стороны озираюсь. А то, знай, выскочит с топором, да прибьёт.