Барышня ищет работу
Шрифт:
Софья же Людвиговна облачилась в черное бархатное платье и надела к нему комплект украшений, судя по всему — изрядной ценности. У меня украшений не было, ну да и ладно. Она осмотрела меня, одобрила, и мы отправились в экипаж.
Афанасий повёз нас знакомой и понятной дорогой — по Большой улице (да-да, улица, как и в моём мире, носила название Большая), и прямо до театра. Высадил, почтительно открыв двери, и сказал, что прибудет к окончанию представления.
Мы вошли в знакомое мне здание — да-да, изнутри оно оказалось совершенно такое же, как и наше. К нам подскочил служитель, поклонился Софье Людвиговне и повёл нас
— Располагайтесь здесь.
Нам принесли программку — кажется, у Софьи Людвиговны здесь пакет «всё включено». Сегодня нам предстояла комедия под названием «Ловкие люди», автор пьесы был мне неизвестен — неудивительно. И до начала спектакля к нам в ложу шли разные люди — здоровались с хозяйкой. Это были либо важные мужчины, либо супружеские пары, а дамы, кажется, в одиночку в театр не ездили — если им не девяносто три года. Она всем представляла меня, я вежливо говорила, что рада знакомству, но запомнить всех было нереально.
Уже совсем перед третьим звонком к нам заглянул Соколовский, приветствовал Софью Людвиговну, поклонился мне. Сообщил, что у него место в партере, и что он навестит нас в антракте.
А потом занавес поднялся и спектакль начался.
8. В театре
8. В театре
Спектакль напомнил мне наши родные пьесы Островского — о разного рода пороках, гнездящихся в самом обычном с виду провинциальном обществе. История о том, как купеческая семья пыталась выдать дочку замуж с выгодой, дать за ней поменьше, а самим получить побольше, как говорится — чтоб всё было, и за это ничего не было. Мне прямо стало интересно, что получится, кого выберет купеческая дочка Анечка — почтенного вдовца Елисея Матвеевича, купца первой гильдии, его беспутного сыночка Митеньку или только начинающего свой пусть в торговле Ивана. Её руку обещали то одному, то другому, то третьему, она лишь вздыхала и слёзки роняла, и до конца первого действия никак своей воли не проявила, хотя её иногда и спрашивали. На всё был ответ — «как вы решите, батюшка, так мне и будет хорошо». Мне казалось, что она лицемерит, и что так невозможно, но потом я подумала — а вдруг они тут все такие и это правильно?
Батюшка сказал, что завтра объявит своё решение, и занавес упал. Антракт.
В зале засиял свет — ого, магический, между прочим! Я глянула на Софью Людвиговну — пусть скажет, пойдём ли мы гулять или что там ещё можно делать. Конечно же, мне очень хотелось посмотреть, как выглядит театр внутри, и сравнить — похоже или нет. Но — к нам снова потянулись гости.
Вчерашний Медвежинский пришёл, раскланялся, и хозяйка пригласила его сесть и рассказывать. Он и принялся рассказывать, и оказалось — у них есть какой-то совместный интерес, они покупают напополам какой-то постоялый двор на тракте, и сегодня Егор Егорыч ездил смотреть этот постоялый двор и оценить с точки зрения вложения средств, и теперь вполголоса рассказывал Софье Людвиговне. Она внимательно слушала и кивала.
К нам в ложу заглядывали и другие, видели
И что вы думаете? Нашёлся. К нам постучался господин Соколовский и вежливо приветствовал обоих партнёров.
— Софья Людвиговна, вы позволите Ольге Дмитриевне погулять немного? Она впервые в нашем театре, я бы показал ей гостиные и балконы?
Хозяйка глянула на меня сумрачно… а потом вдруг улыбнулась и кивнула:
— Хорошо, ступайте. Не вздумайте только опаздывать к началу следующего действия.
— Благодарю вас, — сказала я как могла вежливо, поклонилась обоим и выскользнула.
Услышала, как Медвежинский спросил за моей спиной:
— Девочка-то деревенская, как всегда? Магу нашему на один зуб.
— У мага таких девочек по пучку в каждой столице и здесь, наверное, тоже, — проговорила хозяйка, и я прямо представила, как она поджимает свои тонкие губы.
Я глянула на Соколовского с усмешкой.
— Злые языки страшнее пистолета, да?
Он предложил мне руку и вывел наружу.
— Как хорошо вы сказали! Это точно, страшнее пистолета.
Хе, значит, Грибоедова у них тут не было, ни в реальности, ни в школьной программе. Но кто-то же был вместо него? Вместо Островского вон есть какой-то господин Лаптев, автор сегодняшней пьесы, значит — и ещё должны быть. Эх, сколько всего из здешнего культурного контекста я попросту не знаю!
Соколовский же привёл меня по лестнице в гостиную — да, очень похожа на ту, что в оставшемся дома нашем театре. Там прогуливались пары, и он то и дело с кем-нибудь раскланивался. И тихо говорил мне:
— Ольга Дмитриевна, каковы шансы, что нам дадут побеседовать, если я приду к Софье Людвиговне в гости?
— Какие-то, — пожала я плечами. — При устройстве на работу мне было озвучено условие — мужчин не водить. Наверное, разговор в гостиной не считается за «водить мужчин»? Или считается?
— Узнаем, когда вернёмся в ложу, — усмехнулся он.
— Понимаете, я готова с вами поговорить. Но без свидетелей и лишних ушей.
Ещё не хватало, чтобы меня потом спрашивали, что это за бумаги такие!
— Отсутствие ушей дело нехитрое, — подмигнул он. — Сейчас, скажем, нас не слышат, даже если слушают.
И то хорошо.
— А чтоб без свидетелей — мне кажется, в нашем доме это невозможно, будут или у дверей стоять, или входить-выходить, как котики.
Не Степан, так Агафья, не Агафья, так Марфуша. Любопытные все.
— Хорошо, я подумаю, где и как мы можем побеседовать.
— Понимаете, я даже и готова вам всё рассказать, вдруг вы поймёте и что-нибудь мне подскажете? Но я хочу, чтобы не во вред себе.
— Понимаю вас, во вред не нужно. А послушать хочу, вдруг и подскажу, мало ли. Значит, не будем торопиться. Я попробую, поглядим, что выйдет.
Второй звонок прервал нашу беседу, и Соколовский повёл меня вниз, в ложу. Мы вошли как раз с третьим. Егор Егорыч спохватился, поднялся, поклонился хозяйке и пошёл на своё место, я тоже расправила на коленях полотно юбки.
— И что же Соколовоский? — иронично спросила у меня хозяйка.
— Да ничего, — пожала я плечами. — Мужчина как мужчина.