Барышня из Такны
Шрифт:
Амелия. Умерла?
Сесар кивает. Амелия, приникнув к нему, плачет. Сесар издает нечто вроде рыдания. Входит Агустин.
Агустин. Ну хватит, успокойтесь! Теперь надо подумать о маме. Как она это перенесет?
Сесар. Надо будет держать
Амелия. Какой ужас, какой ужас… Сердце разрывается.
Сесар. Началось разрушение семьи…
Белисарио (в зал). Мамочка умерла?
Агустин. Угасла как свеча. Потеряла слух, потом ноги отказали, потом руки. А сегодня сердце остановилось.
Белисарио (та же игра). Правда, что Мамочка умерла?
Амелия. Да, сынок. Господь взял ее к себе на небо.
Сесар. Но ведь ты же мужчина, Белисарио, ты не будешь плакать?
Белисарио (плача). Конечно, нет! Зачем же плакать? Мы ведь все когда-нибудь умрем, правда?
Сесар. Ну-ка вытри слезы и веди себя как подобает.
Белисарио. А как? Как подобает великому адвокату, которым я стану, правда, дядя Сесар?
Амелия. Да-да, мой мальчик, как подобает великому адвокату.
Агустин. Посиди с мамой, Амелия. Не оставляй ее одну. Нам нужно заняться похоронами. (Сесару.) Сам понимаешь, на это потребуются деньги. Похороним, конечно, как можно скромней, но все равно предстоят расходы.
Сесар. Ладно. Я поднапрягусь и помогу тебе, хотя дела мои плохи. Помогу.
Агустин. Да не мне, а Мамочке,
Агустин и Сесар выходят на улицу. Мамочка неподвижно сидит в своем кресле. Белисарио кладет ручку; на лице его отражаются разнообразные чувства: удовлетворение оттого, что работа наконец-то завершена; смутная тоска — ведь что-то кончилось и ушло безвозвратно.
Белисарио. Нет, это не любовная история, не романтическая новелла. А что же тогда? (Пожимает плечами.) Никогда не перестану удивляться тому, каким непостижимым образом рождаются эти истории. Они снабжены подробностями, которые ты считал позабытыми и которые в самый неподходящий момент всплывают в памяти — и для того лишь, чтобы воображение их опровергло. (Глядит на Мамочку.) Я помню лишь, какой ты была в последние годы, я вижу только крошечную старушку, скорчившуюся в своем кресле. (Поднимается, подходит к Мамочке.) Ты была очень хорошая. Но ведь ничего другого тебе не оставалось, правда? Знаешь, зачем я взялся рассказывать историю твоей жизни? Так вот, знай: я не стал ни адвокатом, ни дипломатом, ни поэтом; я занялся ремеслом, которому скорей всего ты меня обучила: я рассказываю сказки. Вот поэтому я и рассказал о тебе. Я отдаю тебе давний долг. Истина была тебе неведома, и потому пришлось прибавить к твоим воспоминаниям то, что я просто выдумал или украл там или тут. Не так ли поступала со сказками барышня из Такны, а, Мамочка?
Он закрывает ей глаза, целует ее в лоб. Идет в глубину сцены, а за его спиной медленно опускается занавес.