Басаврюк ХХ
Шрифт:
— Спасай Наташу! — страшно крикнул Порецький и выпалил в них. Казак подхватил мою винтовку.
— Убегайте, господин, а мы с ними поговорим.
Прижимая к себе Наташу, я побежал. Позади бухали выстрелы, крики и рев ужасных, созданных адской силой существ.
Наконец я увидел перед собой прямоугольное отверстие, через который мы вечером пробрались в это проклятое место. Шаг, еще один шаг. Острое чувство опасности заставило меня оглянуться. Нас быстро догоняло странное существо с ослепительными от животной ярости глазами. Я сразу вспомнил сказки о песоголовцев.
Я осторожно положил Наталену и пошел навстречу чудовищу. Выхватил из чехла охотничий нож и принял стойку, которую видел на рисунках об охоте на медведей. Теперь я ничего не боялся.
С ревом песиголовец прыгнул на меня. Я отскочил, пропуская его мимо себя, но немного не рассчитал — острые, словно лезвия, когти огнем прошлись по ребрам. Пока он возвращался, я успел подскочить и со всей силы всадил длинный нож прямо в грудь. Существо сразу скрутились на полу. Только после этого я почувствовал парализующий страх. Если бы не мысль о Наталену, я так бы и застыл на ватных ногах в ожидании смерти. Сцепив зубы, я подбежал к девушке, поднял ее и бросился к выходу.
…И холодное ветки ударило мне в лицо, когда мы выскочило из черного отверстия. Далеким эхом гупав в висках последний возглас старика Порецького — «Спасай Наташу!». Распаханные мышцы на ребрах невыносимо болели. Я бежал изо всех сил прижимая легкое тело девушки к себе. Примерно впереди была поляна у дороги, где стоял с лошадьми еще один казак Порецького — Остап. Ноги скользили по скользкой земле. Сзади, с тяжелым хрипом и треском, приближалась погоня. Я оступился и упал на колени, едва удержав без сознания девушку. Этот лес помогал им. Ногу проткнул внезапная и острая боль. Возглас боли пробрался из моей глотки. Уж не знаю, с помощью каких сил я поднялся и побежал дальше, чувствуя, что сейчас мои легкие разорвутся от нечеловеческого напряжения. Длинные вой стальной нитью врезалось в мозг, парализуя волю. Из последних сил я выбрался на поляну. В лунном сиянии блеснули выпученные от безумного страха глаза Остапа, который почти висел, вцепившись в поводья двух взбесившихся лошадей.
— Господин, другие лошади убежали! — закричал он.
Едва переступая ногами, я удобрений к нему.
— Гони сейчас на станцию, — мои слова вылетали изо рта вместе с кровью, — все деньги у тебя, довезешь девицей… в Киев, ты знаешь, к гимназии… сюда больше не возвращайся.
Остап вскочил на коня. Я обнял Наталену. Глаза ее были закрыты. Я знал, что вижу мою возлюбленную в последний раз.
Остап подхватил ее и его конь опрометью вылетел на путь.
Стеная от жгучей боли, я едва собрался на коня. Почувствовав мою слабость, он сразу поднялся на дыбы. Я едва удержался, вцепившись в гриву. Низкий черный клубок с рыком вылетел на поляну. Мой конь рванул вперед. Холодный ветер кнутом хлестнул в лицо. Теперь я был уверен, что погоня последует за мной.
Мне показалось, что длинный путь до дворца мой конь преодолел одним прыжком. Я соскочил с него, и он, теряя белые клочья пены, полетел дальше.
Дворец умирал.
Я закрыл входную дверь, добрался до зала, зажег лампу. Несколько слов в дневник. Найдена еще в детстве тайник в камине. Положив туда дневник, я разжег в нем дрова.
Входные
Я не достанусь им. Дверь вот — вот упадут под давлением. Привычный мир резко сузился, очерченный светом от каминного огня Дальше — темнота, которая сейчас ворвется и сюда.
Старинный родителей пистоль, тепло от камина приятно согревает истерзанную спину. Я поднимаю ствол в лицо, палец медленно ложится на крючок. Все…
Я вскочил. За окном ударил гром. На улице сплошной стеной стояла ливень. Ошеломленно хлопая глазами, я несколько минут вертел головой. Постепенно до меня стало доходить, что я нахожусь в маленькой комнате — бедном жилище украинских переселенцев. Наташа спала возле меня, и ее руки крепко держали меня за локоть. Сердце надрывно колотилось у меня в груди, тело было покрыто холодным потом. Я облегченно зевнул, поняв, что это сон. Я лег на спину и долго смотрел в потолок, вспоминая все детали своего бреда. Смутное ощущение заставило меня встать и подойти к зеркалу. Я содрал с себя рубашку и при свете серого утра, неожиданно, увидел у себя на ребрах несколько загноившихся багровых рубцов.
3
За окном маленькой полесской дома бушевал давно невиданный для конца лета в этих местах ураган. Иногда казалось, что ветер вот-вот сорвет крышу, и на головы сидящих вокруг стола людей упадут тяжелые струи дождя. В доме было темно и только слабый огонек коптилки едва освещал полковника, Кожуха, Бойчука и отца Василия. Перед ними лежала изучена мной уже наизусть драная местная карта. Говорил полковник, водя по ней пальцем:
— Пользуясь данным дневника и рассказом Андрея, мы пришли к выводу, что Храм Ужаса находится именно здесь, на границе между восточной и южной Волынью. Эта зона при делимитации границы на переговорах между советами и поляками в Рези почему была определена как нейтральная и простирается на несколько квадратных километров. Ночью мы попробуем перейти польскую границу и пробраться до этого дьявольского Храма.
На некоторое время воцарилось молчание. Кожух задумчиво посмотрел куда в окошко и спросил, будто сам себя.
— И что мы там будем делать?
— Молиться, — мрачно ответил Бойчук.
Чтобы прекратить спор, я решил вмешаться в ход нашего совещания.
— Господа, позвольте мне высказать свои соображения в отношении некоторых обстоятельств нашей поездки. После того, как мы ознакомились с дневником и решили распутать это дело до конца, — осталось два непонятных намеки — о «великое жертвоприношение» и некую роковую дату 1 сентября 1926 года…
— …которая начинается через четыре дня, — уточнил священник.
— Да. Что касается этой даты, то здесь я вижу определенную закономерность. Почему у всех народов мира определенное сочетание шестерок считалось за роковую цифру, наиболее распространенным является апокалиптическое предупреждение о «число зверя», три шестерки. Возможно, это связано с определенными закономерностями в периодизации несчастий и катастроф, которые обрушивались на народы и страны. Далеко не будем ходить. От поражения под Берестечком до смерти гетмана Хмельницкого прошло шесть лет, от первого разрушения Запорожской Сечи в 1709 году до второго разрушения в 1775 году прошло шестьдесят шесть лет. Вспомним недалекое прошлое — шесть лет от начала Первой Мировой войны до окончательной оккупации Украины в 1920 году.