Башевис-Зингер: Портрет, который ни в какие рамки не укладывается
Шрифт:
* * *
Влияние Башевис–Зингера на очень разных американских авторов–евреев младших поколений выражено ясней. Очень разные авторы, из разных поколений — Синтия Озик и Джонатан Сэфран–Фоэр — и вовсе сделали Башевис–Зингера прототипом своих героев. Синтия Озик озаглавила свое эссе о творчестве Башевис–Зингера «Книга творения» — так называется библейская «Книга Бытия» по–английски, а писателя она назвала Американским хозяином (мастером) Книги творения. Озик, если и известна русскому читателю, то в основном по ее резким произраильским заявлениям. Между тем в начале 60–х она считалась «надеждой американской еврейской литературы» и ее творчество и художественные идеи во многом определили пути в творчестве целого направления еврейских авторов, предвосхитили основные векторы общественной жизни американского еврейства. «Если
На тривиальный вопрос: а к какой литературе отнести Башевис–Зингера — к еврейской, американской или польской? — можно было бы не отвечать, поскольку его книги давно вошли в сокровищницу литературы мировой. Башевис–Зингер, несомненно, еврейский писатель, его труды глубоко еврейские, несут в себе особый парадоксальный еврейский юмор, чудесное мировосприятие, передаваемое нашим народом через столетия, языки и страны. Источники его творчества — в мире хасидских легенд, фольклора учеников йешив, народных суеверий. Несомненно, что «горячими» темам его молодости были Шопенгауэр, Фрейд, Ницше, Кафка, вернувшие в оборот бессознательное и иррациональное. Говорили о влиянии отца — полубезумного еврейского школяра, посвятившего жизнь вычислению точной даты прихода мессии. Башевис–Зингер был современником Гершома Шолема, открывшего миру огромную роль мистических тайных учений в еврейском сознании. Творчество Башевис–Зингера сравнивали со сложным символизмом израильского лауреата Нобелевской премии Ш. — Й. Агнона, с язычеством Йонатана Ратоша и Бердичевского, с Шагалом.
Что касается последнего, рассказывают, что как–то Башевис–Зингера пригласили выступить в одном из университетов Техаса. Сотрудник университета, приставленный опекать писателя, спросил:
— Мистер Зингер, после чтения там будут вопросы. На какой вопрос вы любите отвечать? Я бы мог его задать из зала.
— Вы знаете, — ответил писатель, — многие сравнивают мои произведения с творчеством Марка Шагала. Спросите, что я об этом думаю.
Когда пришло время, молодой человек спросил:
— Мистер Зингер, как вы относитесь к сравнению вашего творчества с Марком Шагалом?
— Самый глупый вопрос, который мне когда–либо задавали, — ответил писатель.
* * *
Был ли он американским писателем?
«Очевидно, Башевис–Зингер не был американским писателем, — отвечает Илан Ставанс, редактор трехтомного юбилейного собрания сочинений писателя в серии «Американская библиотека». — Но он стал американским писателем».
Башевис–Зингер был не просто американским автором, но, по сути, создателем нового направления в американской литературе. Башевис–Зингера можно по праву назвать зачинателем эмигрантской, или, как ее называют в американском литературоведении, этнической литературы. Он первым в американской литературе использовал свой родной язык, происхождение, наследие предков, уникальный опыт своего народа для того, чтоб переосмыслить и заново определить магистральное направление американской литературы. Ошеломляющий успех Башевис–Зингера на крупнейшем в мире американском книжном рынке открыл дорогу множеству писателей–эмигрантов европейского, азиатского и латиноамериканского происхождения. Их меньше интересовали подробности еврейской жизни в местечке. Они учились у Зингера древнему, исходящему еще от Библии и Талмуда еврейскому искусству рассказывать свои истории так, чтоб они приобретали универсальный смысл.
Путь писателя, приехавшего в Америку в 1935 году без единого слова по–английски, а в 1978 году уже произносившего по–английски свою Нобелевскую речь (хоть и начатую на идише), воодушевил многих и многих эмигрантских авторов во всем мире, по сути делавших то же в Америке, Британии, Франции, даже в Израиле или России. Ведь эмиграция была не только личной судьбой Башевис–Зингера, далеко не только
Сегодня едва ли наберется несколько сотен тысяч людей, для которых идиш родной. Да и те вряд ли относятся к читателям Башевис–Зингера. Во время его переезда в Америку в мире на идише разговаривало 11 миллионов человек. И все же с самого начала карьеры Башевис–Зингер испытывал трудности в достижении признания у широкой читательской аудитории на идише. Писателю повезло, что по приезде в Америку брат взял его на работу в самую престижную в Америке еврейскую газету. Башевис–Зингер прошел прекрасную школу журналистики, что и позволило отточить технику короткого рассказа. В еврейских кругах до сих пор задаются вопросом: остался ли Башевис–Зингер еврейским писателем, приспосабливая свои истории для американского рынка?
Нам посчастливилось беседовать с замечательным американским драматургом, классиком американского театра Джозефом Стейном, большое число пьес которого идет на Бродвее, в том числе «Грек Зорба» и «Скрипач на крыше». Рассуждая об адаптации произведений Шолом–Алейхема «Заколдованный портной» и «Тевье–молочник», Стейн сказал: «Разумеется, приходится переосмысливать идишистские тексты для американской и затем для интернациональной аудитории /…/ произведения иного темпа, иной аудитории… Башевис–Зингер основательно перерабатывал свои истории, да и самому Шолом–Алейхему пришлось бы иначе переписать свои произведения, захоти он преуспеть на американской сцене».
Пожалуй, трудно согласиться с критиками, считавшими произведения писателя на идише лишь черновиками к его английским авторизованным переводам. Сам писатель не раз говорил о том, что идиш — живой, экспрессивный язык, в то время как английский он считал языком скрытым, полным подтекстов и умолчаний. Лучше всего отношение Башевис–Зингера определяет еврейская поговорка, которую часто приходится слышать от людей, для которых идиш — родной язык: «По–английски (по–русски, на иврите) надо говорить, зато идиш говорится (редстэ) сам».
Очевидно, идея совместной переводческой работы пришла к писателю после успеха его повести «Гимпл–глупец», переведенной Солом Беллоу. Ирвинг Хоу пишет в мемуарах, что «нью–йоркские интеллектуалы» хорошо знали идиш, были выпускниками светских американских еврейских школ. Все они получили образование еще в дореформенную пору, до того, как под давлением сионистских функционеров еврейское образование в Америке отбросило идиш в пользу иврита, что сформировало американское еврейство как общину, а не как народ. Хоу вспоминает, что Сол Беллоу был очень занят и неохотно откликнулся на приглашение. В конце концов Беллоу пришел и сел за пишущую машинку, заявив, что у него есть время лишь чтоб переводить на месте. Перевод был сделан экспромтом, со слуха. Повесть читали по кускам, обсуждали, а Беллоу переводил и печатал. Так родился американский писатель I.B. Singer (Айзик Башевис). Ему было 49 лет.
Хотя английский и еврейский языки принадлежат к одной языковой группе, но перевод с идиша — дело непростое. Башевис–Зингер отлично понимал, что создает не просто разные версии, но по сути разные произведения по–еврейски и по–английски. На идише он пользовался псевдонимами в полном соответствии с еврейской литературной традицией, где псевдоним — часть нарратива, по сути еще один герой–рассказчик. Ицхок Башевис у него — для «качественной», высокой прозы, Ицхок Варшавский — для среднего качества, для литературных статей и рассказов для детей, а Д. Сегал — для полемической, желтой журналистики. Еще он писал эротическую прозу. На идише все псевдонимы отличаются по стилю, по языку и метафорическому ряду, а по–английски сам писатель все свел под именем Башевис–Зингер и добивался стилистического единства. Другой пример приводит исследователь идиша Хонэ Шемрук в предисловии к иерусалимскому сборнику рассказов писателя 1979 года.