Башни Анисана
Шрифт:
Гиеджи ничего на это не отвечала и только гневно сверкала глазами на окружающих. Мастер Караган продолжал тщетно уговаривать её, к нему постепенно начинали присоединяться и другие патриции, но всё это ни к чему не вело. Гиб Аянфаль даже не смотрел на них. Сестра крепко держит его, но сколько ещё будет продолжаться это противостояние?
Неожиданно разговоры смолкли. Патриции расступились, и к ним неспешно подошла сама Гейст. Незримый купол растаял перед ней, и Гиб Аянфаль почувствовал, что взгляд под чёрной кибахой устремлён на них. Только вот сейчас он мог сносить его, не чувствуя трепета.
– Гиеджи, – голос консула прокатился
Гиеджи замерла. Гиб Аянфаль ощутил, что она испытывает страх и вместе с тем… нечто иное, что связывает её с Гейст. Он слегка отстранился и заглянул ей в лицо. Гиеджи посмотрела в ответ и приникла лбом к его лбу.
«Они все боятся моей сестры, потому так обрадовались мне. Яфи, давай убежим к ней. Я ни за что не хочу расставаться с тобой!»
«Я знаю», – ответил ей Гиб Аянфаль, – «Но твоя мать хочет, чтобы я отправился в Низ. Это ошибка, но это то, что позволит переменам свершиться».
Мановение волн вдруг резко прервало их диалог, полоснув болью во лбу, и они были вынуждены разлучиться. В наступившей тишине Гейст, не сводя с них взгляда, негромко сказала:
– Это ненадолго…
В следующий же миг руки Гиеджи соскользнули с его плеч. Гиб Аянфаль тоже отпустил её, без слов понимая, что держаться далее – бессмысленно. Из глаз Гиеджи, прежде гневных и непокорных, с шипением скользнули по щекам синие пылевые слёзы. Неотрывно глядя на него, она медленно отступила. Ае, выступив из толпы, легко коснулся её плеча, беря под защиту. Их лица точно светились на фоне темноты, в которой медленно таяла и зала, и патриции, и весь мир Пятой твердыни.
«Гиб Аянфаль, тебе не причинят ни боли, ни зла», – мягко прошелестел в сознании Голос, – «Господин сего замка доставит тебя на поля согласно решению, а там нэны позаботятся о тебе».
Глава 26. Низ
Гиб Аянфаль пробудился от странного стука, доносившегося откуда-то сверху. Каждый удар сопровождался тем, что на его голову и плечи градом сыпались некие мелкие предметы. Они больно ударяли его и разлетались в стороны, отскакивая с таким звуком, с каким могли бы ударяться о скалу маленькие камешки. Не понимая, что происходит, Гиб Аянфаль закрыл голову руками и перевернулся на живот. Стук повторился ещё раз, и новая партия камешков щедро осыпала его спину. Гиб Аянфаль открыл глаза, поймав рукой один. Это оказался бурый осколок. Он был такого же цвета, как и все скалы полей успокоения.
И снова стук, и новые осколки атакуют неприкрытую голову. Тут уж Гиб Аянфаль не выдержал и, вскочив с ложа, взглянул наверх. Он увидел ту, кого менее всего желал встретить здесь – на краю каменного выступа прямо над ним сидел нагой асай, про которого Хиба когда-то говорил, что это бывшая белая мать Бамму. В руках она держала внушительных размеров булыжник, которым, по-видимому, колотила по скале, осыпая Гиб Аянфаля осколками.
– Ты что творишь! – сердито крикнул ей Гиб Аянфаль, отряхивая алые волосы.
Бамму криво ухмыльнулась, кладя булыжник. Однако камень не удержался на краю и полетел вниз. Он с треском разбил ложе и подкатился к ногам Гиб Аянфаля.
– Прости! – с деланным сожалением произнесла недужная, разводя руками, – какое счастье, что ты всё-таки изволил проснуться!
– О чём ты только думаешь! – крикнул строитель, представляя, каково бы ему пришлось, упади этот валун ему на голову.
– Ну-ну,
Она ухмыльнулась, впиваясь в строителя пронзительным взглядом. Гиб Аянфаль поспешно опустил глаза. Слова недужной пробудили в нём недавние воспоминания: суд, решение собора о направлении его на исправление и разлучение с родичами. Нутро скрутило мучительное волнение – Гиб Аянфаль чувствовал, что сам он ещё не исправлен. Ему только предстоит пройти это нелёгкое преобразование, коль он находится на полях. Но его родичи! Может ли он ещё их так называть или уже нет?
От тяжёлых мыслей его отвлёк шорох. Неприятная знакомая ловко спускалась к нему по отвесной скале. Она села на разбитое ложе, скрестив ноги и величаво расправив плечи, и вновь устремила на строителя пронзительный взор.
– Ты – Гиб Аянфаль, Янфо, – деловито и как будто совершенно здраво сказала опальная творица, – Я тебя знаю, хотя при Хицаби не говорила. Старый Альтас забрал тебя из рук матери и до последнего времени взращивал, как лучшее дитя. Но как по мне… Во имя Гаэ, какой же ужас он из тебя сделал!
И Бамму, не отводя пристального взгляда, покачала головой. Гиб Аянфаля её слова возмутили настолько, что он даже забыл об осторожности. Он не воспринял их как оскорбление себя самого, но ему крайне не понравилось, что Бамму посмела сказать плохо об абе Альтасе, да и вообще вздумала высказывать настолько резкие суждения.
– Почему это ты так говоришь?! – воскликнул он, – Мастер Альтас – мой учитель и он – лучший мастер-архитектор на всей Онсарре! Это всем известно. А что до меня… Я знаю, что моя мать была искусной, и мне это сказал асай, который в этом разбирается, уж, наверное, лучше тебя!
Бамму усмехнулась, вскидывая голову.
– А разве я говорила про твою мать плохо? – спросила она, глядя на Гиб Аянфаля со снисходительностью, – напротив, она вложила в тебя всё, на что была способна. Она творила лучшего. Но то, что я вижу – лишь слабое подобие того, чего она хотела. Таковы были обстоятельства. И мастер Альтас тоже приложил к ним свою руку. Многого не зная и не желая тебе зла. Но всё же…
Гиб Аянфаль немного успокоился и скептически спросил:
– Чего же он мог не знать? Старший патриций, участник соборов.
– А ты думаешь, что патриции владеют полной истиной? Нет, истина – в храмах, ибо там решают, как пролягут нити жизни, тянущиеся из Тёмных Пустот к Полю Мечтаний. Именно там творят пути эволюции духа и плоти, а соборам патрициев остаётся только смиряться с этим. Я сама оттуда и знаю, о чём говорю.
– Ну а я там не был, – ответил Гиб Аянфаль, разрываясь между неприязнью и любопытством, пробуждаемым словами Бамму, – Если ты всё знаешь, то может быть… открыла бы, кем была моя мать? Вы с ней были знакомы?