Башни человеческих душ

Сук Валерий Александрович

Доктор встал, отряхнул крошки с брюк и поправил пиджак. Выбросив мусор в урну, он повернул на аллею, которая вела к западному выходу из парка, а оттуда без труда можно будет добраться до корпуса. Слева за невысокой кирпичной оградой проглядывалась улица, где издавал шум котел жизни.

Он быстро добрался до корпуса, по дороге изрядно вспотев: майское солнце припекало нещадно, и профессор почувствовал, как к спине уже начинает липнуть рубашка. Обтираясь носовым платком, он взял ключ от аудитории и поспешил на четвертый этаж. Похоже, в парке он засиделся изрядно: ожидавшая у дверей группа бросила на него недовольные взгляды и сквозь зубы процедила: «Здравствуйте». Профессор лишь кивнул в ответ и открыл скрипучую дверь.

На тридцатой минуте пары он почувствовал, что потерял аудиторию. Студенты лениво что-то выводили в тетрадках, перешептывались, а те, что сидели на задних партах и вовсе затеяли какую-то игру или лежа на парте, смотрели в окно. Профессор не мог их винить: эта жара действительно слишком давила, не давая сил сосредоточиться на

работе, не говоря уже о том, чтобы записывать под диктовку. Потому он отложил свои листочки в сторону и предложил студентам рассказать про то время, когда он служил на фронте во время Первой войны за золотые шахты. Это вызвало нешуточное оживление. «Вы что, правда, там были?» – выкрикнул кто-то с задних рядов. «И не только был, но еще и старался спасать людям жизни!» – гордо заявил бывший военный хирург, и принялся рассказывать одну за другой истории, которые были призваны не только развлечь студентов, но и дать им полезную информацию, ведь в случае новой войны им придется работать в военных госпиталях или на передовой. В частности он поведал, как правильно ампутировать конечности, удалять осколки, накладывать жгуты и останавливать кровь из порванной артерии. Конечно, он дал несколько советов и на счет того, как поддержать получившего ранения солдата, чтобы он не потерял от боли сознания, а также как облегчить душу умирающему на руках бойцу. Все это профессор старался подать на примерах из жизни реальных людей, которые были написаны на страницах истории кровью. О таком вряд ли сможет поведать хотя бы один учебник, ведь настоящий опыт – намного важнее той воды, которую пишут в книгах люди далекие от реальных критических ситуаций.

Вызвав бурное восхищение и чуть ли не аплодисменты под конец, профессор, слегка смутившись, объявил, что занятия на сегодня закончены, и что надо готовиться к зачету, который уже не за горами. Студенты согласно закивали и быстро выбежали на перерыв, оставив доктора в одиночестве.

Он не торопясь запер аудиторию и сдал ключ. Ну вот, на сегодня с делами покончено, но ведь впереди еще целый вечер и его надо бы как-то занять. Можно позвонить Людвигу Шварцу и провести остаток дня у него, но с другой стороны профессор не очень хотел напрашиваться и злоупотреблять гостеприимством своего друга, – в конце концов, он тоже занятой человек и, возможно, после долго рабочего дня ему захочется побыть одному и хорошо отдохнуть.

Тут в голову доктору Фитцрою пришла еще одна мысль, и он долго взвешивал ее, то отметая прочь, то снова рассматривая как возможность. Дело в том, что в городе, совершенно недалеко от студенческого общежития, где ему сдавалась комната на время проведения лекций в университете, находился паб «Две кружки эля», где собирались в основном люди, которым уже давно перевалило за пятьдесят. Сюда также любили захаживать и преподавателя университета, чтобы можно было спокойно посидеть и отдохнуть, не попавшись на глаза молодым студентам, которые считали это заведение, дословно «для старых пердунов». Первый раз профессора туда привел Людвиг, несмотря на его бойкие протесты. Но, уже очутившись внутри паба, доктор почувствовал, что ему там понравится. Здесь действительно находились одни старки или мужчины, которым на вид можно было дать лет сорок-пятьдесят. Обстановка была спокойной и весьма теплой: стены были отделаны панелями из светло-коричневого дерева, пол был немного темней и создавал заметный контраст с выбеленным потолком, где умещались несколько люстр в виде скученных оленьих рогов. За квадратными полированными столами на лавочках или отдельных стульях тихо о чем-то переговаривались люди; некоторые играли в карты, шахматы или домино. Справа от барной стойки находилась небольшая круглая сцена, где играло трое мужчин: один на скрипке, другой на гитаре, третий на губной гармошке. В основном они исполняли старые баллады и фольклорные песни, которые особенно нравились профессору. Хозяин заведения, круглый, как бочка, мужчина с пухлыми щеками и заметной лысиной, которого звали Альберт (друзья и завсегдатаи называли его просто «Большой Ал»), сразу радушно предложил им сесть за свободный столик, лично принес меню, и, отметив, что профессор посещает его заведение в первый раз, решил угостить его кружкой своего лучшего эля за счет заведения.

Атмосфера была очень приятной, эль – густой и горько-сладкий на вкус, а цены – умеренными, как раз по карману простому служащему. В общем, профессор оказался от этого места в полном восторге, и уже частенько захаживал сюда сам после занятий, если у него не было никаких других дел. Но вот одно обстоятельство мешало ему сейчас отправиться в это полюбившееся заведение. Дело было примерно несколько месяцев назад: тогда ему было особенно тоскливо, да еще и за окном валил снег, а Греты рядом с ним не было. Другими словами, профессор изрядно приложился сначала к элю, а потом перешел на виски, и в какой-то момент с ним за одним столом оказался другой завсегдатай паба, некто доктор Охман, профессор психологии того же самого университета, где и преподавал сейчас профессор. Доктор Фитцрой слабо помнил из-за чего начался их спор, вроде бы что-то на счет лечения душевнобольных при помощи специальной системы иглоукалывания, которая помогает воздействовать на отдельные участки головного мозга и тем самым помогает восстановить человеку прежнее психическое здоровье. Профессор пытался заверить доктора Охмана, что это полная чушь и «где он такое вычитал», на что Охман возражал ему, что подобное лечение уже имело успех в

некоторых восточных странах, где этот метод широко применяется. Профессор пытался назвать хотя бы один такой удачный пример, но доктор Охман, несомненно, хранивший в своей памяти подобный случай, который он прочитал в одном научно-медицинском журнале, сейчас был настолько пьян, что вряд ли бы вспомнил имя родной матери. Ситуация накалилась до предела в тот момент, когда почтенные доктора начали не только перебрасываться взаимными оскорблениями, но и изрядно стучать кулаками и кружками по столу. Дело уже шло к драке, но в последний момент вмешался хозяин паба Альберт, который достаточно быстро успокоил разбуянившихся старикашек, отправив Охмана к себе домой, а профессора уложил спать в одной из комнат, которые сдавал наверху, так как он уже был не в состоянии самостоятельно передвигаться.

Проснувшись на утро с пустыней во рту и ужасной головной болью, доктор Фитцрой к ужасу обнаружил, что проспал почти до трех часов дня (благо сегодня ему не нужно было читать лекции, так как у студентов еще шла сессия, а оставшиеся зачеты у должников он принял в понедельник). Он долго не хотел спускаться вниз, буквально сгорая от стыда и позора, но Альберт сам зашел к нему, и, не высказав не единого упрека, «мол, с кем не бывает», протянул профессору таблетку от головы и полный бокал прохладной воды. Доктор упорно пытался возместить причинные неприятности, предлагая хозяину только назвать нужную сумму, но Альберт не взял с него ни копейки: за выпивку он сполна расплатился, а то, что произошло вчера – просто неприятный инцидент, который не стоит больше вспоминать. В пристыженных чувствах профессор покинул паб и уже почти три месяца там не появлялся.

И вот теперь, сгораемый с одной стороны от стыда за свой прошлый поступок, а с другой – желанием пропустить чего-нибудь горячительного и немного расслабиться, профессор стоял на крыльце университетского корпуса, обдумывая, что же ему делать. Солнце было еще высоко, но уже через пару часов оно начнет клониться к закату, и вот тогда можно будет наведаться в паб. В конце концов, сам хозяин просил его забыть этот неприятный случай, а больше других таких заведений в городе профессор не знал. «Решено! – радостно воскликнул он сам себе. – Сейчас пообедаю в «Кампусе», потом немного почитаю на лавочке в парке, а оттуда на автобусе за полчаса можно доехать до паба. Вечер обещает выдаться довольно интересным».

3

Переступая порог паба «Две кружки эля» профессор все еще сильно волновался, однако решающий шаг уже был сделан, и правая нога уверено вошла внутрь помещения. Над дверью звякнул колокольчик, который установили совсем недавно, оповестив о прибытии нового посетителя. Этот звук изрядно вспугнул доктора Фитцроя, поскольку теперь уже точно нельзя было дать задний ход. В зале было довольно пусто, что и не удивительно, ведь рабочая неделя только началась, а любители хорошенько выпить и отдохнуть прибудут только под вечер пятницы. Несколько человек за столиками справа лишь бросили мимолетный взгляд на невысокую фигуру профессора, после чего вернулись к негромкому обсуждению своих дел. Не укрылся он и от взгляда Большого Ала, который довольно хмыкнул и принялся с еще большим усердием протирать стаканы за барной стойкой.

Преодолев первый «порог опасности» профессор немного расслабился и подошел к стойке, усевшись на высокий стул. Большой Ал прекратил вытирать и так уже начищенные до блеска стаканы, и подошел к доктору.

– Давненько вы к нам не заглядывали, – приветствовал он профессора. Голос его звучал весело и добродушно. – Надеюсь у вас все в порядке?

– Я был просто немного занят в последнее время, – оправдание профессора звучали до боли вяло и неуверенно, что не скрылось от ушей Альберта, но он не обратил на это внимание. – Понимаете, тут еще ко мне в клинику привезли новых пациентов, необходимо было уладить целую кучу дел. А так вроде бы все идет своим чередом.

– Рад слышать. Что будете заказывать?

– Пожалуй, для начала, пинту вашего эля. Уж больно я по нему соскучился.

– Один момент!

Ал достал чистый стакан и принялся наполнять его из краника темной жидкостью. За это время профессор успел перевести дух и окончательно расслабиться. Похоже, все идет хорошо, ни к чему терзать себя ненужными страхами.

Эль, как всегда, был просто чудесным, и за недолгим потягиванием этого напитка, Альберт рассказал профессору немного о переменах, которые произошли со времени его последнего визита. Первая новость была особенно значимой для хозяина паба: у него родилась первая внучка, – маленькое чудо с розовыми щечками и большими карими глазами. Это был первый ребенок его дочери Матильды и ее мужа Патрика. Профессор поздравил хозяина с этим событием, не забыв сказать, что и сам помнил то ни с чем несравнимое чувство, когда ему впервые сказали, что он стал дедушкой. За это дело просто необходимо было выпить, и Большой Ал налил еще по одной кружке эля, – в этот раз она досталось Карлу Фитцрою за счет заведения. После их разговор ушел в сторону самого паба, где Альберт сделал ремонт месяц назад: обновил мебель, обустроил еще три комнаты для сдачи в наем, побелил потолок, повесил над дверью колокольчик (модная тенденция в барах и пабах сейчас, – как сообщил он) и все в таком духе. Профессор, в свою очередь, поведал ему о новых пациентах и весьма странной истории их болезни, не вдаваясь в подробные детали, лишь поверхностно представив информацию. Выслушав всю историю, Большой Ал серьезно заметил: «Что-то здесь явно не чисто. Но думаю, что вы совсем этим в скором времени разберетесь. В этом я точно уверен».