Башни человеческих душ
Шрифт:
– Но зачем этот театр? Не проще ли все рассказать?
– Видно для него – не проще. Вся эта история дурно пахнет, а он знает, что запах приведет именно к нему. Поэтому он будет притворяться до тех пор, пока мы не выложим ему все факты, от которых он не сможет отвертеться. – Он посмотрел на Августа, поставив пустую чашку на блюдце. – Именно поэтому твоя миссия настолько важна. Ты должен как можно лучше разузнать все, что только возможно о пропавшей роте. Это нужно не только для них, но и для нас тоже. Пойми, чиновникам в больших кабинетах необходим хоть какой-то результат, а после случившегося нас и вовсе могут закрыть. Но если мы расколем этот орешек, только представь, какой нас ждет успех. А если возобновят финансирование, мы сможем вернуться к широкой практике, будет
Тронутый до глубины души его словами, Август только и смог промолвить:
– Можете мне поверить, я сделаю для этого все, что только возможно.
3
Несмотря на все чаяния профессора, достигнуть за неделю большего прогресса не удалось. С четверга погода испортилась, начав неделю затяжных дождей и сверкающих молний. Ветер с моря принес с собой похолодание, так что и не скажешь, что всего через несколько дней наступит лето. Проблемам духовным уступили проблемы более насущные. В пустующем женском корпусе начала сильно течь крыша, развилась сырость, грибок, а с ними и крысы. Мистер Борман не успевал менять ведра и протирать мокрый пол. Профессор и Август при поддержке санитаров старались залатать крышу, однако их усилия были тщетными: им определенно был нужен кровельщик, хорошо знающий свое дело. Хозяйство доктора Фитцроя буквально разваливалось на глазах. Пришедший упадок значительно ударил по моральному духу не только профессора, но и всего персонала, что сказалось на общей атмосфере больницы. Кухарка Долорес, казалось, была единственной, кто сохранял нотки оптимизма. Каждый день она старалась украсить свои блюда разнообразными улыбающимися рожицами, солнышками, сердечками и тому подобным. Профессор, конечно, ценил ее старания, однако на его настроение они практически никак не повлияли. Пока его радовали только две вещи: законченная диссертация Августа и маленький успех с пациентами.
До конца недели сержант упражнялся с санитарами в настольном теннисе, но это занятие больше не пробуждало в нем никаких новых воспоминаний. Радист, как они теперь называли молчуна, все копался в своем радио, абстрагировавшись от унылой обстановки за окном. В лавке старьевщика профессор разыскал для него наушники, за что тот выразил лишь скупую благодарность. Доктор Фитцрой сильно боялся на него давить. Если пациент почувствует угрозу, он лишь больше углубиться в себя и тогда никакой информации из него клещами не вытащишь. Вместо этого профессор занял вежливо-дружелюбную позицию и задавал весьма посредственные вопросы, стараясь подойти к решению этой проблемы как можно осторожней.
В воскресенье для них с Августом предстояло еще одно нелегкое испытание: похороны убившего себя пациента. Поскольку в течение недели никто из родственников не объявился, чтобы забрать тело, его решено было захоронить на деревенском кладбище за государственный счет. Это означало простой деревянный гроб, крест и жестяную табличку с выбитыми инициалами и годами жизни.
За день до этого профессор наведался в приходскую церковь при кладбище, которой заведовал священник, бывший монах ордена Святого Франческо, отец Аддлер. Это был подтянутый мужчина шестидесяти пяти лет с добрым, простодушным лицом. Невыразительные серые глаза, лысина с ободком седых волос и скромная теплая улыбка, – вот из чего состоял отец Аддлер. Подчеркивая свое монашеское прошлое, он носил коричневую тунику с черным ремнем, простой деревянный крест на шее, а в руках
Именно таким он предстал перед профессор первый раз, когда ему пришлось проститься с Гретой. Отец Аддлер провел отличную мессу, подобрав правильные слова о человеке, которого никогда не знал, а после смог утешить и Карла Фитцроя, который не находил себе места от постигшей его трагедии. С тех пор они стали своего рода друзьями. Профессор иногда навещал Аддлера, делился с ним своими страхами и тревогами, а тот всегда успокаивал его и призывал чаще молиться Богу, с чьей помощью можно разрешить любую проблему.
В пасмурное субботнее утро профессор направил автомобиль по дороге к церкви, которая располагалась на холме за пределами деревни. Первоначально там находилась небольшая часовенка, где отпевали погибших шахтеров, которая благодаря пожертвованиям местных жителей, переросла пусть и в скромную, но ухоженную и комфортную церковь, с колокольней, витражами из цветного стекла, иконами и даже расписным потолком, изображающими сцены из жизни пророка Илии. Вокруг нее располагались пастбища с одиноко стоявшими деревьями, а главную дорогу пересекал приток реки Эрл – через него был переброшен символический каменный мост. Атмосфера здесь была наполнена каким-то невообразимым покоем, словно сам Господь благословил это место.
Профессор оставил автомобиль на подъездной дорожке, поднял ворот пальто и поспешил укрыться в теплом помещении церкви. Внутри, как он и ожидал, практически никого не было. Несколько женщин в белых платках читали какой-то псалом, стоя перед иконой святого, чей лик освещало несколько зажженных свечей; мальчик-служка протирал пол и первым заметил профессора, на секунду прервав свое занятие. Доктор обратился к нему первым:
– Можешь позвать отца Аддлера? Мне нужно с ним поговорить.
Служка кивнул и помчался со всех ног к ризнице, находившийся сбоку от алтаря. Через несколько минут показал лысеющая голова отца Аддлера, который прищурил глаза, стараясь рассмотреть пришедшего гостя.
– Карл, неужели это ты? – Сказал он, протягивая профессору руку. Его голос, казалось, мог успокоить и разъяренного льва.
– Дорогой мой Аддлер, конечно, это я. Рад тебя видеть.
– Пожалуйста, проходи ко мне в ризницу. Я распоряжусь, чтобы нам подали горячего чаю. В такую погоду он и хорошая беседа – лучшее средство для восстановления душевного уюта.
– Не могу с тобой не согласиться. Идем.
Расположившись с чашкой чая в руке, профессор немного отогрел замерзшие пальцы. Ризница отца Аддлера представляла собой достаточно просторную комнату, где царил некий аскетизм: старый отполированный стол, несколько стульев, диван у окна, настенные часы, книжный шкаф со стеклянными створками, и несколько цветов в горшках на подоконнике. Позади стола на стене висело распятие. Стены были укутаны в обои цвета кофе с молоком, которые резко контрастировали с темной плиткой на полу.
Отец Аддлер любезно предложил профессору стул, а сам сел за стол, сложив на нем руки.
– Итак, Карл, что привело тебя ко мне?
Доктор немного помолчал, собираясь с мыслями, после чего ответил:
– Ты наверняка слышал о событии, которое произошло в моей лечебнице?
– Безусловно. Ужасная трагедия. Я прочитал о ней в утренней газете, а после кое-какие слухи дошли и от прихожан.
– Да, понимаешь ли, дело в том, что произошло самоубийство, а я знаю, как церковь относится к подобным вещам.
Отец Аддлер кивнул:
– Самоубийц хоронят за пределами кладбища в неосвященной земле.
– Именно об этом я и хотел бы поговорить. Знаешь, ведь я в чем-то чувствую вину перед этим человеком. Он находился под моей опекой, и я за него отвечал. Но ввиду сложившихся обстоятельств, я не смог полностью контролировать ситуацию. – Профессор отпил чая, чтобы смочить горло. У него был приятный и насыщенный вкус бергамота. – И то, что произошло тяжким бременем легко на мои плечи, а потому я хотел бы оказать этому несчастному последнюю услугу и похоронить в соответствии с принятой церковной панихидой, дабы не лишать его царствия божьего.