Башни и сады Вавилона
Шрифт:
…Баб Дуся оказалась именно такой, какой я ее себе и представлял.
То есть именно баб Дусей, а вовсе не какой-то там непонятной Евдокией Ильиничной.
Невысокая сухощавая старушонка с ясным и властным взглядом прозрачных, немного выцветших от времени глаз, пучком волос мышиного цвета и добрым негромким голосом.
Померила давление, укоризненно покачала головой в сторону блюдца с окурками, закрыла фрамугу, аккуратно перебинтовала мне башку, промыв швы сначала ваткой с больно щиплющим едким спиртовым
Быстро и не больно поставила уколы: два в вену и аж целых четыре в два разные полупопия.
И – ушла.
Видимо, вязать носки любимым внукам.
Я еще подумал, что почему-то, по какому-то совершенно непостижимому, но исправно работающему закону подлости, внуки у таких вот хороших старушек обычно вырастают – ну просто полными пидорасами.
Загадка, блин.
Очередной парадокс матушки-природы или своеобразный юмор потусторонних сил.
Может, когда слишком много любви – это тоже плохо?
Да нет.
Меня, похоже, любят.
И довольно серьезно.
Но мне почему-то – все равно не хватает.
Надо обдумать эту херню как-нибудь, на досуге.
Но – не сейчас.
Сейчас нужно заставить себя дотащится до окна, снова приоткрыть закрытую баб Дусей фрамугу и подымить, сидя на подоконнике.
А потом – спать.
Но – сначала надо сделать одно важное, очень важное дело…
…Беру в руки телефон, ищу в записной книжке знакомый номер.
Включаю набор.
Через некоторое время слышу в трубке недовольный, чуть хрипловатый мужской голос.
Он у него всегда недовольный.
Будто его от чего-то очень важного по пустякам отвлекают.
– Да, я вас слушаю.
– Это я тебя слушаю, Глеб, – говорю. – Аська сказала, что ты меня искал. Привет, кстати.
– О как! – теряется он на секунду. – Егорушка!
Я уж и забыл, что он меня так называл.
У него вообще манера такая.
Типа уменьшительно-ласкательная.
Только вот слышать ласковое обращение от этого мрачноватого персонажа – ну скажем так, не совсем комфортно.
Как-то сразу немного не по себе становится.
Вдруг, блин, задумал он чего такое?
– Я, – говорю, – я это, Али. Ты чего хотел-то?
Али – это его старинная кличка, еще по стадионной террасе.
Там протекала и продолжает протекать немалая часть его жизни, довольно странной для посторонних глаз.
Это – его мир.
Его выбор, нравится это кому-то или нет.
Ему – плевать.
И – добрый вечер, как это там, у них, принято говорить.
Да уж…
Кому это он, интересно, добрый? Тому, кому там, в этом их мрачном мироздании голову проламывают?
Или – тому, кто проламывает?
А ведь это когда-то был и мой мир тоже.
Мир бритых черепов, белых легких кроссовок, кельтских татуировок,
Мир гостевых секторов всех стадионов Европы, где бы только не играл его московский «Спартак».
Он меня, кстати, когда-то туда и приволок.
В свое время.
А познакомились мы просто как коллеги по бизнесу.
У него и там тоже странноватая репутация была, многие не хотели с ним связываться.
Мне было – плевать, я и сам такой же, в принципе.
Случайная черная клякса на глянцевой обложке гламурного отечественного медиа-бизнеса.
Ошибка оформителя, может быть даже, и вполне сознательная.
Ее просто боятся протирать, чтоб из-под этой блямбы не глянуло в их привычный и душный глянцевый мирок что-то еще более страшное.
Мы с ним как-то на удивление легко в этом разобрались, после чего немедленно подружились.
Вместе работали, вместе шизили на секторе.
А потом – разошлись.
Мне показалось, что я перерос этот мир мальчишеской чести и постоянной готовности бить за эту глупую честь чужие головы и подставлять свою.
А он очень жестоко за это надо мной надсмеялся. Так, что я с той поры просто не хожу на стадионы.
Может, это и глупо, но я страшно не люблю выглядеть клоуном.
Ну вот, не люблю, и все дела.
Издержки хорошего воспитания.
Мама, царствие ей небесное, всегда хотела, чтобы ее сын вырос хорошим мальчиком.
Другой вопрос, что из этого получилось…
– Ну? – спрашиваю я снова, уже немного нетерпеливо.
– А чего я могу хотеть, как ты думаешь? – удивляется. – Особенно когда узнаю, что в моего старинного товарища и, некоторым образом, коллегу по цеху, какая-то сволочь, считай, целую обойму выпустила?!
Я хмыкаю.
– Да?! А ты что, уже забыл, как этот твой старый товарищ, твоими, считай, молитвами, на сектор ходить перестал?
Он – хмыкает в ответ.
– Не грузи других своими проблемами. Это был твой выбор.
Мы молчим.
За каждым из нас – своя правда.
– Ладно, – вздыхаю, наконец, – нам надо поговорить, Али. Ты сможешь ко мне в больницу подъехать?
Снова молчим, но теперь уже по другой причине.
Он – думает.
– Хорошо, – цедит сквозь зубы, – завтра днем постараюсь подскочить. Все равно, по любому проведать собирался. Не каждый день в таких, как мы с тобой, в нашем городе пулями стреляют. Говном кидаются часто, это да. А вот так, чтоб сразу и насмерть, что-то даже и не припомню, когда в последний раз случалось. Даже где ты лежишь, я уже выяснил. Не проблема. Тема, я так понимаю, серьезная?