Башни земли Ад
Шрифт:
— Мне рассказывали о Смирне. Покуда не будет пресечена морская дорога из Венеции туда, взять крепость невозможно. Поэтому флот должен стоять у стен этой твердыни как можно скорее. Сухопутные войска уже двинулись в путь.
— Но есть силы, которые превыше человеческих. Никто не волен изменить путь урагана. Можно лишь полагаться на милость божью и ждать…
Лицо Тамерлана помрачнело, будто наварх, походя, хлестнул его по щеке.
— Один Аллах велик, — сверкая глазами, процедил он. — И он дал мне силу повелевать. Всякий, кто противится мне, — изменник, и обречен на смерть. Завтра утром леванты будут выстроены
— Но, друг мой, — с тревогой начал Мануил, — как же ураган?
— Урагана не будет, — сквозь зубы процедил Тамерлан и, развернувшись к свите, задал вопрос: — Кто из вас, верные мои, желает, подобно мне, отправиться к Смирне по волнам?
Привыкшие к степям лихие наездники замялись, опасаясь менять верного коня на своенравные волны.
— Я почту за честь, — негромко, но четко произнес Хасан Галаади.
Море лениво плескалось у пирса. Ветер с явной неохотой переползал с реи на рею, надувая паруса галеасов ровно настолько, чтобы корабли без труда могли совершать маневры. На легкой зыби Мраморного моря скользили быстроходные многовесельные галеры, огненосные дромоны, грозные каракки с боевыми площадками на баке и юте, полными султанских левантов.
Вокруг строя эскадры вились легкие османские самбуки, прикрывавшие тяжелые корабли от внезапных атак брандеров.
Наварх императорского флота смотрел на Тамерлана. В его взгляде сквозь почтение проступал неподдельный ужас. Вскоре после полуночи ему сообщили, что буря, уже ворвавшаяся в Дарданеллы, вдруг ослабла, точно выдохлась. А к утру от нее не осталось и воспоминания. Яркое весеннее солнце, легкий ветерок — живи и радуйся. Так бы наварх, вероятно, и поступил, но весь его тридцатилетний опыт плавания в этих водах гласил, что такого быть не может.
Между тем Железный Хромец стоял на капитанском мостике рядом с императором, удивленным, кажется, не меньше наварха, и невозмутимо созерцал мерное движение волн. В отличие от большинства соратников и советников, с явным опасением разглядывающих корабли, он улыбался, неспешно переговариваясь то с василевсом, то со стоявшим за его спиной Хасаном Галаади.
— Великий Чингисхан, мир праху его, до самых последних дней своей жизни мечтал дойти до Последнего моря. Ему не удалось, хотя нет и не было человека более могущественного, чем мой великий предок. Но если бы я желал лишь завершить дерзновенный замысел Чингисхана, я бы легко сделал это. Для таких кораблей нет последнего моря.
Тамерлан положил руку на эфес персидской сабли. Индийский жемчуг и афганский лазурит, казалось, вспыхнули и заиграли внутренним огнем от прикосновения хозяина.
— На берегу гонец. — Наварх указал жезлом на всадника, мчащегося у самого обреза воды вслед кораблям эскадры, величественно покидающей бухту Золотого Рога.
— Да, я вижу, — хмурясь, ответил Тамерлан. — Что-то подсказывает мне, что он привез недобрые вести.
— Почему ты так решил, брат мой, Великий амир? — поинтересовался император.
— А вот спроси у него. — Железный Хромец кивнул в сторону Хасана. — Он все знает.
Мануил обратил к дервишу вопросительный взгляд.
— Если бы весть, которую везет гонец,
— И верно, — улыбнулся Мануил. — Теперь это и вправду кажется очевидным.
— Я же говорил. Этот умник проникает в суть вещей так же легко, как всякий иной, глядя в кувшин, говорит, полон он или пуст.
— Все ведомо лишь Аллаху, — Хасан воздел руки к небесам, — милостивому, милосердному.
Между тем шлюпка, отправленная за носителем недоброй вести, причалила к берегу. Еще немного, и он, поднявшись на палубу, увидел спускающегося к нему Тамерлана и рухнул на колени, точно более не в силах стоять на ногах:
— Не вели казнить, о Повелитель Счастливых Созвездий, опора и надежда всех правоверных, блистающий меч веры, оплот…
— Хватит, — резко прервал его Тимур. — Что привез ты?
— Дурные новости, мой повелитель.
— Говори же. Так и быть, я не стану казнить тебя.
— Милость твоя безгранична, о гроза всех гяуров! — Гонец поднял голову, обнадеженный словами Тамерлана. — Тохтамыш, сын шакала и выродок кобры, Тохтамыш, самим шайтаном поставленный склонять голову пред сапогом нечестивца, собрав несметное войско, выступил на Итиль. [13] С ним князья руссов. Как говорят, Тохтамыш обещал им, что если вернет себе трон Золотой Орды, на веки вечные передаст все права на земли руссов великому князю Витовту.
13
Итиль — название р. Волга.
— Не тот ли это Витовт, — мрачнея на глазах, заговорил Тамерлан, — которого Удэгей, племянник мой, разбил на Ворскле и заставил бегством спасать жизнь свою?
— Тот самый, о владыка правоверных.
— Вот видишь, мой брат василевс, излишнее милосердие пагубно для слабых умов и неокрепших душ. Когда-то хан Тохтамыш прибежал ко мне, как избитый щенок, спасаясь от родичей своих, лишивших его и отчего дома, и воды, и табунов — всего, чем он владел. Я принял его как сына, держал возле сердца. Я дал ему в управление города и земли, научил воевать. Я выковал клинок из сгибаемой ветром тростинки. Какой же благодарностью ответил мне этот хан? Этот негодный потомок великого Чингиза? Он напал на меня, точно я когда-либо был врагом его. Я преподал ему урок и хотел верить, что Тохтамыш уразумеет его и придет, склонив голову и раздирая ногтями грудь. Но нет, он предпочел вылизывать блюда и глодать кости за никчемным князем гяуров. А теперь вот снова поднял оружие на меня, своего благодетеля!
Железный старец сжал кулаки, и где-то вдали, точно заплутавшее подразделение разбитой армии, в небе показалась черная грозовая туча. За горизонтом блеснули зарницы молний.
— Удэгею следовало бы изловить змееныша после сечи на Ворскле и задавить его.
Тамерлан бросил яростный взгляд на стоявшего рядом императора:
— Знаешь, брат мой василевс, как у нас поступают с изменником? Мы кладем его на живот, садимся сверху, обхватываем рукой за шею и тянем голову назад, пока не сломается хребет.