Башня континуума
Шрифт:
— Господин первый вице-губернатор, вас хочет видеть господин губернатор.
— Позже зайду… обойдется.
— Утром вам передали с курьером пакет от господина бургомистра Санкт-Константина.
— Спасибо. Так. В ближайшие полчаса я никого не принимаю. На звонки не отвечаю.
Едва Гордон вскрыл пакет от бургомистра, сделал глоток кофе и вонзил зубы в сочную ветчину, как тишина кабинета взорвалась заливистыми трелями спин-аппаратов, а на столе протяжно, как пожарная сирена, завыл зуммер внутренней связи. Порча казенного имущества обыкновенно не входила в число любимых занятий вице-губернатора, но сейчас он без затей повыдирал
— Как странно… Топи… что еще за чертовщина свалилась на мою голову?
Невзирая на слухи о той самой чертовщине, что творилась в Топях, проблемы это гигантское болото создавало вполне реальные и осязаемые. Не слишком быстро, но тревожаще неуклонно Топи разрастались, и с востока уже подступали к столичным пригородам, вызывая заболачивание плодородных пахотных земель, кормовых пастбищ и участков, выделенных для застройки. Городские власти прилагали массу усилий на яростную борьбу с прожорливыми Топями. Прокладывались водоотводные каналы и дренажные сети, возводились дамбы и насыпи. Рукотворное болото, за столетия превратившееся в сложную и самоорганизующуюся экологическую систему, поддавалось плохо, мстило за каждый отвоеванный акр земли, душило торфяными пожарами, подтапливало деревеньки, напускало на жителей полчища москитов и мошкары, разносчиков лихорадки. Мало того. Топи служили пристанищем не только насекомым и змеям, но и легионам контрабандистов и браконьеров.
По существу, Топи представляли собой печальные последствия давнего просчета при строительстве водохранилища, но вокруг болот на протяжении трех столетий их существования витал мистический ореол, подпитываемый слухами и сплетнями, темными, дремучими суевериями. Чего стоили рассказы о ведьмах, собирающихся в Топях на шабаши! Гордон действительно не понимал, откуда берутся эти дикие истории. Сам он не раз бывал в Топях, охотился. Дичь. Много дичи. Ничего зловещего он там не обнаружил… да и откуда… разумеется, если соблюдать элементарные меры предосторожности и не лезть напролом в коварную трясину.
Когда на болота опускалось шерстяное покрывало опаловой ночи, и сизые туманы окутывали изумрудно-сапфировые, древние мхи, в сырой мгле ухали и охали ночные твари, а далеко-далеко, среди камышей и зарослей осоки, блуждали огни Святого Эльма, — вот тогда могло сделаться чуть-чуть не по себе. Но никак не взрослому мужчине с ружьем, да еще в теплой дружеской компании других здоровенных мужиков с ружьями, сворой натасканных охотничьих псов и отменным ассортиментом горячительных напитков.
— О-о, шнапс, — сказал Гордон ласково и аппетитно облизнулся. Потом опомнился и пролистал доклад, для пущей красоты снабженный чертежами и графиками. На последней странице Гордон обнаружил то, во имя чего все и затевалось — то есть, просьбу от Мэрии Санкт-Константина вывести Топи из-под юрисдикции городских властей и передать в ведение администрации губернатора.
В задумчивости Гордон дожевал ветчину, случайно прикусил палец и взвыл.
— Ишь ты, передать. Он-то передаст, а кому придется возиться с этими тухлыми болотами? Само собой, мне. Мы ведь совсем не думаем, что Таггерт будет заниматься этим. Ведь нет?
Гордон потянулся за личной спин-трубкой, чтобы обсудить с бургомистром аспекты проблемы, но трубка опередила его и залилась трелями.
— Виктория?
— Здравствуйте,
— Мистер Чамберс… здравствуйте.
— Вы вроде должны были вчера ко мне заехать?
— Да, правильно, но замотался, работы через край.
— Возможно, сегодня, герр Джерсей? Когда вам будет удобно. Я составил ваш гороскоп, и знаете, в самом ближайшем будущем вас ожидают значительные потрясения.
— Кто-то умрет? — спросил Гордон очень нервно.
На пороге кабинета возник бордовый, одышливый Таггерт.
— В чем дело! Когда я говорю, что ты должен зайти ко мне немедленно, это значит — немедленно! С кем ты разговариваешь?!
— Со своим астрологом, — находчиво отвечал Гордон.
— Хватит! Маршируй в мой кабинет! Сейчас же!
Гордону пришлось швырнуть трубку, встать и двинуться следом за губернатором. Когда они вошли, Таггерт совершил грубый тактический промах — сел в то время, как Гордон остался стоять, сунув руки в карманы брюк.
— Сядь.
— Возможно ли сидеть в вашем присутствии, господин губернатор, — промолвил Гордон с безупречной, изысканной любезностью.
Таггерт стушевался. Невзирая на несуразную привычку герра Джерсея беседовать по душам со своим астрологом, росту в нем было шесть футов три дюйма, и теперь эта раздраженная, небритая, глухо ворчащая под нос, свирепая махина в двести футов живого веса нависла над Таггертом каменной скалой, невыносимо действуя губернатору на нервы.
— Чего тебе надо.
— Сядь.
Гордон чуть помедлил, но сел, сложив руки на коленях, будто примерный школьник. Чтобы не так чесались съездить кое-кому по физиономии.
— По-твоему, я не в курсе, чем ты здесь занимался в мое отсутствие, пока я оправлялся от тяжелейшего ранения? — поинтересовался Таггерт визгливо.
Подумаешь, плечо пулей оцарапало. Даже пятилетний Максимилиан не стал бы скулить от такой пустяковой раны. Таггерт тем временем продолжил свою визгливую речь, суть коей сводилась к тому, что Гордон, пользуясь временной немощью шефа, позакрывал с полпинка большинство оппозиционных печатных изданий и главное — протащил через местное законодательное собрание закон об учреждении Общественного Комитета по Цензуре средств массовой информации.
— Что ты на это скажешь? — вопросил Таггерт.
— Да, закрыл. Да, учредил. О, да. И в чем проблема.
Таггерт поперхнулся.
— Проблема в том, что у нас свобода слова и печати!
— Да, это действительно важная и серьезная проблема, но не волнуйся, с этим я тоже разберусь, — пообещал Гордон, с иезуитским простодушием искря янтарным глазом.
— И… кто будет цензурировать цензоров из Комитета по Цензуре?
— Я.
— Что?
Гордон широко улыбнулся, демонстрируя Таггерту свои хорошие, крепкие, белые зубы.
— Ты спросил, кто будет цензурировать цензоров. Я сказал, что этим буду заниматься я. Итак, в чем все-таки проблема.
Таггерт разразился еще одной речью, смысл коей сводился к тому, что, если герр Джерсей не поумерит прыть, у него начнутся неприятности. Гордон сидел с постной миной и обреченно слушал отповедь, глядя на шефа с тяжелой неприязнью.
Поначалу Таггерт был ему в чем-то симпатичен, но от незаслуженного пребывания на высокой должности у зажиточного крестьянина закружилась голова, и он напрочь забыл, кто он такой и зачем вообще пришел во власть. Он воровал, нагло, хищно, самозабвенно.