Башня континуума
Шрифт:
Кит погладил ее по голове.
— Глупышка, я купал тебя в ванной, когда ты была совсем еще малюткой. Ты так смешно фыркала и шевелила ушками. Ей-Богу, ты была самой красивой маленькой девочкой на свете. А потом ты выросла и вышла замуж за какого-то наглого хмыря, и мы видимся теперь очень редко, и то — по самым жутким поводам…
— Бедненький расстроенный котеночек, — посочувствовала брату Виктория, — присядь, выпей кофе. Гордон, надеюсь, ты позаботился об ужине.
— Тереза нам все отлично приготовит, — сказал Кит.
— Терри? Ведь вы у нас в гостях, глупенькая курица вовсе не обязана готовить.
— Можно пойти в ресторан, — предложил Гордон, но жене не пришлось по сердцу
— Как ты можешь быть таким бессердечным и думать о ресторанах, когда погибли люди. Тебе бы лишь бы пожрать…
Ох. Кто тянул ее за язык? Лицо благоверного тотчас заволокли грозовые тучи.
— Если бы вы все послушали меня, то никто бы не погиб! — проорал Гордон.
Кит мягко коснулся его плеча.
— Не кричи. Я уверен, это просто ужасное совпадение. Твой Чамберс не предсказал ничего конкретного. Как обычно.
— Чамберс сказал, что с нами случится что-то ужасное!
— Допустим, но это могло быть чем угодно. У тебя мог развязаться шнурок, например.
— То есть, тот факт, что нас с твоей сестрой пытались убить, кажется тебе недостаточно ужасным? Ты бы очень хотел, чтобы с нами случилось что-то по-настоящему ужасное?
Кит запоздало уразумел, что совершает роковую ошибку, вступая в прения с дипломированным доктором права, адвокатом, который, к тому же, съел собаку на публичных выступлениях. Своей железной логикой Гордон не раз повергал в смятение самых толковых, опытных и бесстрастных судей, прокуроров и присяжных. Однако, похоже, он сам слегка запутался в своем крючкотворстве.
— Гордон, я не хочу с тобой спорить. Повод далеко не самый подходящий. Давайте-ка лучше переведем дух, присядем и выпьем по чашечке помоев.
Отхлебнув глоток, Кит, впрочем, оказался приятно удивлен.
— Отличный кофе, — похвалил он зятя.
— А то. Я ведь почти два года работал в одной местной пивнушке.
— Барменом?
— Да, и по совместительству — вышибалой. Мне было двадцать, и я пять вечеров в неделю проводил в компании смердящих, опустившихся, безнадежных пьянчуг. Все страшно пили. Чем я был хуже. Ничем. Я пил за них, пил с ними и допивал за ними. До сих пор не понимаю, как я не стал одним из них. Наверное, стал бы, но какой-то из тех тупых ублюдков в припадке алкогольного делириума [8] полоснул меня ножом. По горлу.
8
Бредовое состояние, сопровождающееся разнообразными галлюцинациями и потерей ориентации в пространстве и во времени. Наступает из-за болезни мозга либо с перепоя. То же, что белая горячка.
Гордон оттянул воротник рубашки и продемонстрировал рваный шрам, обвивающий его шею подобно ожерелью. Кит поневоле передернулся.
— Ты не рассказывал…
— Тут не о чем рассказывать, поверь. Мне было очень больно. Остальное — очень скучно. Но десяти недель в госпитале мне хватило с лихвой, чтобы расставить приоритеты. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на тревоги и бесплодные сожаления. Если тебе что-то нужно, иди и бери это. Чтобы было о чем вспомнить, пока летишь по туннелю навстречу яркому, ослепительному свету… если впоследствии этот свет окажется отблесками адского пламени.
— Ты видел туннель и свет? — спросил Кит почему-то шепотом.
Гордон пожал плечами.
— Лично я ни черта не видел, разве слышал чьи-то вопли. Как выяснилось позже, это вопил я сам. Кто бы мог подумать, что человек способен так громко вопить, да еще с перерезанным горлом. Кто бы мог подумать, что человеческое существо в принципе способно издавать такие звуки…
Виктория сжатым
— Пупсичек… не обижайся… твои рассказы о своей душевной и физической боли нагоняют на нас тоску.
— Да ну? Я ведь не клоун какой, чтобы вас постоянно развлекать. Хотя, если хотите, могу рассказать вам действительно смешную историю.
И Гордон попотчевал сиятельного шурина и красавицу-жену занятной деревенской байкой, которой вице-губернатора, в свою очередь, на прошлой неделе угостил за кружечкой пива один из местных могущественных лендлордов.
— В одной далекой деревеньке на землях этого лендлорда разразился мор. Вся домашняя скотина передохла. Дремучие крестьяне обвинили во всем молоденькую бабенку не самых строгих моральных устоев, будто ведьма она, и на скотину наложила порчу. Бабенке пришлось в доме у сельского священника хорониться, а то дружелюбные сельчане начали гоняться за ней с вилами. Ты рано начал смеяться, Кристофер, это еще далеко не конец, вот сопляк ты!
— Правда?
— Правда, правда. Через денек в деревеньку приехала санитарная инспекция, аж из самой нашей столицы, честь по чести, взяли пробы, установили, что скотина померла из-за какой-то хвори. Что ты думаешь? Крестьяне все же изловчились и вздернули ведьму на осине, а рядом с нею, для порядку, санитарного инспектора, — дабы он, значит, не полоскал им мозги своей городской премудростью, анализами и пробирками. И добросердечного священника хотели тут же удавить за то, что ведьму укрывал, но сельский староста их унял, объяснил, что вздергивать ведьм и городских хлыщей — дело богоугодное, а священников — напротив, пускай лучше добрый пастырь им грехи отпустит тяжкие.
— А лендлорд? — спросил Кит, не в силах удержаться от смеха.
— А лендлорд мне рассказывает историю эту, а сам тоже гогочет, заливается. Я тоже посмеялся, а потом говорю: «Ну, хватит уже с меня баек этих». А он говорит: «И сам думал, что байка, пока своими глазами не увидел трупы ведьмы и санитарного инспектора, — якобы полюбовника ее, которого она зачаровала и приворожила». Ох! Что будешь делать? Висят на осине, сердешные. Да, крестьяне — люд темный, необразованный, но ведь как дети родные лендлорду, вкалывают, как проклятые, на его угодьях, да и шум неохота поднимать из-за сущей безделицы. Уладил он дело миром, дал кому надо на лапу, кого надо подмазал. Так он рассказывает мне, а сам гогочет, прямо заливается. Потом посерьезнел вдруг, наклонился ко мне и шепчет на ухо, мол, бабенка та и впрямь была ведьмой, и сам видел он на ней ведьмин знак. Колдовала, поди, и на метле летала, и в Топи наведывалась. На шабаши.
— Топи? — переспросил Кит скептически. — Ваша местная достопримечательность?
— Да какая там достопримечательность, — все еще сердито проворчала Виктория из-под одеяла, — просто громадное тухлое болото.
Гордон пощекотал жене розовую пяточку.
— В действительности Топи — масштабная и реальная проблема для городских властей Санкт-Константина и для федеральных властей, — объяснил он серьезно. — Триста лет назад на месте Топей была обширная, цветущая густонаселенная долина, но в результате катастрофического технического просчета при строительстве водохранилища долину затопило. В один миг под воду ушли два десятка деревень и полумиллионный город. Восемьдесят тысяч погибших и еще многие тысячи, которые лукаво числились пропавшими без вести. Я уже не упоминаю миллионы потерянных акров плодородных земель, лугов и рощ. За столетия все это превратилось в огромнейшее болото. С годами оно все разрастается, пожирает поля и леса, и лет двадцать тому назад, в конце концов, стало подбираться к городской черте. Насчет ведьм и шабашей не знаю, врать не буду, но людей погибло и пропало в Топях ой немало.