Башня Ласточки
Шрифт:
– Я не гуль, – сказал юный нильфгаардец звучным, сильным голосом. – К сожалению, доказать это не могу. Зато могу сделать кое-что другое. То, что мне подобает, что я сделать вынужден, когда меня оболгали и унизили, когда запятнали мою честь и нанесли удар моему достоинству.
Его движение было быстрым как молния, однако он не застал бы ведьмака врасплох, если б у того не болело колено. Вольт у Геральта не получился, и рука в перчатке врезалась ему в щеку с такой силой, что он отлетел и рухнул прямо в костер, подняв снопы искр. Он вскочил – и снова слишком медленно из-за боли в колене. Кагыр уже стоял над ним. И на этот раз ведьмак опять не успел даже уклониться,
И все это в призрачном и неестественном свете разлетающихся по небу искусственных огней.
– Прекратите! – орал Лютик. – Прекратите, вы, кретинские идиоты!
Кагыр ловко выбил у пытающегося подняться Геральта землю из-под ног, ударил по зубам. И добавил так, что зазвенело. Геральт сжался, напружинился и ударил его ногой, но попал не в промежность, а в бедро. Они схватились снова, перевернулись и принялись колошматить друг друга куда попало, ослепнув от ударов и забивших глаза пыли и песка.
И неожиданно разлетелись и покатились в разные стороны, сутулясь и прикрывая головы от свистящих ударов.
Это Мильва, отстегнув с бедер толстый кожаный ремень, схватившись за пряжку и обмотав ремень вокруг запястья, подскочила к драчунам и принялась хлестать их от уха, изо всей силы, не жалея ни ремня, ни руки. Ремень свистел и с сухим треском долбил по рукам, плечам, спинам и Геральта, и Кагыра. И хотя они уже разделились, Мильва продолжала прыгать от одного к другому, словно кузнечик, не прекращая пороть их и тщательно следя за тем, чтобы каждый получил свою порцию.
– Й-йех, глупцы глупецкие! – крикнула она, с треском охаживая Геральта по спине. – Дурни дурацкие! Я научу вас уму-разуму, обоих! Ну! – крикнула она еще громче, хлеща Кагыра по рукам, которыми он пытался заслонить голову. – Ну, очухались? Успокоились? Чумные!
– Все! – взвыл ведьмак. – Хватит!
– Хватит! – подхватил свернувшийся в клубок Кагыр. – Достаточно!
– Достаточно, – сказал вампир. – И правда, уже достаточно, Мильва.
Лучница тяжело дышала, обтирая лоб кулаком, все еще обернутым ремнем.
– Блеск! – проговорила Ангулема. – Блеск, тётечка! Шик!
Мильва развернулась на пятке и изо всей силы хлестанула ее ремнем по плечу. Ангулема вскрикнула, села на землю и разревелась.
– Сказала ж я, – выдохнула Мильва, – чтоб меня так не кликала! Говорила ж!
– У нас все в ажуре! – Лютик немного дрожащим голосом успокаивал купцов и путешественников, сбившихся вокруг них. – Просто небольшое дружеское недоразумение. Товарищеский спор. Уже все. Спор разрешен.
Ведьмак потрогал языком шатающийся зуб, сплюнул кровь, текущую из рассеченной губы. Он чувствовал, как на спине и плечах набухают валики, как распухает – пожалуй, до размеров кочана цветной капусты – ухо, которому досталось ремнем. Рядом неловко поднимался с земли Кагыр, держась за щеку. На его оголенном предплечье прямо на глазах вырастали и набухали широкие красные полосы.
На землю осыпался отдающий серой дождь, пепел последнего фейерверка.
Ангулема жалостливо всхлипывала, держась за плечо. Мильва отбросила ремень, после недолгого колебания опустилась рядом с ней на колени, обняла и, не говоря ни слова, крепко прижала.
– Я предлагаю вам, – холодно проговорил вампир, – подать друг другу руки. Предлагаю никогда, совершенно
Неожиданно сорвался и зашумел слетевший с гор ветер, в котором, казалось, звучали какие-то жуткие крики, вой и стоны. Мчащиеся по небу облака образовали фантастические фигуры. Серп луны сделался красным, как кровь.
Сумасшедший хор и хлопанье крыльев козодоев разбудили их перед рассветом.
Двинулись сразу, как только солнце слепящим огнем зажгло снега на вершинах гор, но прежде, чем оно успело выкатиться из-за гребня. Впрочем, опередив его появление, небо затянули облака.
Они ехали лесами, а дорога вела все выше и выше, и это можно было увидеть по изменениям в древостое. Дубы и грабы неожиданно кончились, они въехали в сумрак буковых лесов, выстланных опавшей листвой, пахнувших плесенью, паутиной и грибами. Грибов было невпроворот. Влажный конец лета просто разродился осенними грибами. Молодая поросль и почва местами совершенно скрывались под шляпками боровичков, рыжиков и мухоморов.
Лес был тихий, походило на то, что большинство певчих птиц уже улетели в теплые края. Только мокрые вороны каркали на опушках.
Потом буки кончились, пошли ели. Запахло смолой.
Все чаще попадались лысые пригорки и безлесья, среди которых их настигал ветер. Река Нэви бурлила на порогах и перекатах, ее воды, несмотря на дожди, стали здесь хрустально прозрачными.
На горизонте вздымалась Горгона. Она была все ближе.
Со скалистых склонов могучей горы спускались гигантские длинные ледники и снега, из-за чего Горгона казалась как бы оплетенной белыми шарфами. Вершину Дьявольской Горы, словно голову и шею таинственной невесты, все время окутывали вуали облаков. Время от времени Горгона, будто танцовщица, встряхивала своим белым нарядом – картина была прекрасной, но несла смерть: с обрывистых склонов сбегали лавины, сметая на своем пути все, докатываясь до осыпей у подножия и катясь дальше, до самых высоких елей над перевалом Теодуль, над долинами Нэви и Сансретура, над черными глазками горных озерков.
Солнце, которое, несмотря ни на что, все же ухитрилось пробиться сквозь облака, закатилось очень уж быстро – попросту скрылось за горами на западе, распалив их пурпурно-золотым заревом.
Прошла ночь. Взошло солнце.
И пришло время разделиться.
Геральт плотно обмотал голову шелковым платком Мильвы. Надел шапку Региса. В очередной раз проверил, как лежит сигилль на спине и оба кинжала в голенищах.
Рядом Кагыр точил свой длинный нильфгаардский меч. Ангулема перехватила лоб шерстяной ленточкой, сунула за голенище охотничий нож, презент от Мильвы. Лучница и Регис седлали им коней. Вампир отдал Ангулеме своего вороного, а сам пересел на Драакуля.
Они были готовы. Оставалось только одно.
– Идите сюда все, – бросил Геральт.
Подошли.
– Кагыр, сын Кеаллаха, – начал Геральт, стараясь не впадать в патетику. – Я обидел тебя несправедливым подозрением и вел себя в отношении тебя как последний подлец. Настоящим приношу извинения при всех, склонив голову. Приношу извинения и прошу тебя простить меня. Всех вас тоже прошу простить меня, ибо подло было заставлять вас смотреть на это и слушать.
Я разрядил на Кагыре и на вас свою злость, свой гнев и свою обиду. Кроющуюся в том, что я знаю, кто нас предал. Знаю, кто предал и похитил Цири, которую мы хотим спасти. Мой гнев объясняется тем, что речь идет об особе, которая некогда была мне очень дорога.