Башня одиночества
Шрифт:
Они остановились на лестничной площадке третьего этажа, и Филипп прислонился к стене, переводя дух.
— Чтобы выйти на след своего отца, ты должен укрепить мышцы, — сказал эль-Кассем. — Если три лестничных пролета приводят тебя в такое состояние…
Филипп не счел нужным отвечать: он знал эль-Кассема с тех пор, как мальчиком ездил вместе с отцом в Орано, прежде чем тот отправился в одну из своих многочисленных экспедиций в пустыню. Эль-Кассем был его проводником и телохранителем, связанным с ним узами верности, на какую способны только жители пустыни. Он был невероятно
Эль-Кассем постучал в дверь, и с той стороны послышалось медлительное шарканье, потом старческий голос спросил:
— Кто там?
— Это мы, — ответил воин на ломаном французском.
Дверь отворилась, и на пороге появился старик в дырявом халате, но с аккуратно причесанными седыми волосами. Филипп узнал его и распахнул объятия:
— Лино!
Старик минуту разглядывал его, потом окликнул:
— Это вы, синьорино Филипп? О Пресвятая Дева, это действительно вы! Входите, входите же! Но что у вас за вид? Что с вами случилось?
— Мой добрый старый друг, — проговорил Филипп, сжимая его в объятиях.
Старик вытер глаза рукавом халата, потом провел их внутрь, усадил и пошел варить кофе. Эль-Кассем расположился на ковре, скрестив ноги, Филипп же устроился в старом кресле с потертой обивкой. Все в этой маленькой квартирке казалось старым и ветхим, и Филипп растрогался, вспомнив о кратком периоде своей юности, проведенном в Неаполе, в прекрасном доме на улице Караччоло, с потрясающим видом на Везувий и залив. В те времена Наталино Сантини был их мажордомом и шофером отца. Он сопровождал его в книжные лавки на улицу Данте, где тот искал редкие книги и древние манускрипты, которые в городе непросто было найти. Для этого человека не существовало незнакомых переулков в испанском квартале. Когда они уехали из Неаполя, Лино нашел себе другую работу и жил весьма обеспеченно.
Кофейник забулькал, и Лино, выключив конфорку, разлил кофе по чашкам.
— Мне жаль, синьюри, [10] — сказал он, — что приходится принимать вас в столь неприглядной обстановке, но, к несчастью, пришлось потратить все свои скромные сбережения на лечение моей бедной жены, заболевшей редкой болезнью. — Он покачал головой. — Я потерял и ее, и все свои деньги, и теперь, в таком возрасте, никому не нужен. Кое-как перебиваюсь, выполняя простую работу… Да, хорошие времена прошли, синьюри.
10
Господа ( ит.), имитация неаполитанского акцента.
Он подал им кофе в драгоценных фарфоровых чашках — напоминание о лучших временах, — и тоже стал потягивать черную горячую жидкость, прикрыв глаза. То была единственная роскошь, или одна из немногих, какие он еще мог себе позволить.
— Лино, что искал мой отец в катакомбах францисканцев? —
Старик сделал еще глоток, поставил чашку на блюдечко и тяжело вздохнул.
— Вам это может показаться странным, но он искал звук.
— Звук?
— Да. Слабый металлический звук, похожий на мелодию музыкальной шкатулки, — говорят, его слышали обитатели монастыря перед каждым землетрясением. Так рассказывали монахи, и горожане в это верили. Они искали убежища в стенах монастыря, потому что, по слухам, этот звук защищал стены от природных катаклизмов. И действительно, монастырь ни разу не пострадал. Разве приор вам этого не сказал?
Филипп провел рукой по лбу: все чудесным образом сходилось, хотя смысла не было никакого.
— Да, но…
— Ваш отец получил разрешение исследовать катакомбы, он слышал этот звук и был глубоко поражен. Я не знаю… быть может, это ему только показалось, но с того самого момента он все никак не мог успокоиться. Постоянно напевал этот мотив — этакая навязчивая идея. Он попросил меня найти ему мастера, который в точности воспроизвел бы мелодию в музыкальной шкатулке, а потом подарил ее вам, помните? Однажды он вручил ее мне, велев бережно хранить… Смотрите, я ничего не выдумываю… — Он встал с кресла и направился к небольшому шкафчику. Открыв дверцу, он показал Гаррету самшитовую шкатулку с оловянным солдатиком на крышке. — Вы помните? Он подарил вам ее на день рождения, но, когда ему пришлось уехать на войну, передал шкатулку мне, чтобы я ее сохранил, и просил никому ничего не говорить.
Он открыл крышку, повернул ключик, и короткая, нежная элегия разлилась по маленькой комнатке.
— Боже мой… — побледнел Филипп.
— Что такое?
— Я… я нашел источник этого звука. Смотрите.
Филипп встал, взял рюкзак и под удивленными взглядами старого слуги и арабского воина вытащил оттуда систр. Он повесил его в дверной проем и слегка толкнул указательным пальцем. Инструмент качнулся, бронзовые колечки покатились по перекладинам, один за другим ударяясь о металлическую рамку, издавшую короткий серебряный звон.
Старик подошел поближе со слезами на глазах.
— Вы правы, это и есть настоящий источник звука, мой мальчик.
— Да, — подтвердил Филипп, — именно этот звон веками раздавался в подземном лабиринте каждый раз, как дрожала земля. Именно его и искал мой отец, но почему, почему?
Старик покачал головой:
— Не знаю, да ваш отец и сам не знал. Даже он не мог себе этого объяснить. Есть в мире силы, которые иногда ведут нас, а мы не отдаем себе в этом отчета, пока не наступит нужный момент. Вы не верите?
— А ты, эль-Кассем, ты тоже не знаешь?
— Нет. Но должно быть, это очень важно. Был еще один человек, который хотел забрать его сегодня ночью. Помнишь?
— Да. И я видел его лицо.
Эль-Кассем порывисто вскочил:
— Ты видел его лицо? Почему же сразу мне не сказал? Там было так темно, что я и не думал…
— Это случилось не в переулке. В подземном лабиринте. Высокий мужчина, блондин с квадратной челюстью и голубыми, ледяными глазами.
Эль-Кассем побледнел: