Башня вавилонская
Шрифт:
И ведь наверняка не будет ничего. И, кажется, тошно как раз поэтому.
Как личный помощник, он знал — на территории главного здания никого не подвергают никаким экзекуциям. На прочих базах при необходимости случается всякое. Но мало и редко, и даже слухи ходят только иногда и только очень завиральные. Его самого засунули в подвал, где служба безопасности хранила спортивный инвентарь, и то от некоторого удивления. Хотя пара камер на всякий случай есть и содержится в порядке. Темно, тихо. Холодно. Заперли бы — было
Сейчас ведь все, все и каждый сочтут своим долгом высказаться.
Его ведут коридорами, привычной дорогой, сам добрался бы с закрытыми глазами, через приемную, мимо очередной Марии — в щели между сопровождающими разглядел: Пилар, в кабинет.
— Доставлен с вручением! — рапортует старший группы.
— Спасибо. Можете оставить… где-нибудь, — отзывается Франческо.
Дева Мария, это что ж я такого натворил?
Стража-телохранители-служба доставки блудных секретарей расступаются, освобождая место свету и воздуху.
Господи, а это, кажется, не я натворил-то.
Что за люди, нет, ну что за люди — им любимое начальство на две недели доверить нельзя. Забудут поливать, удобрять и полировать. Оно ведь, любимое начальство, в быту — как слепоглухонемая пальма. Ни словами сказать, ни пальцами показать, чего ему не хватает, на вопросы ответить не может, потому что как та пальма: не понимает ничего. Только вянет себе, желтеет и сохнет.
И теперь сидит желтая-желтая и раскладывает пасьянс. Вместо научных подвигов и зубодробительных открытий. Даже вместо своих дурацких дистанционных производственных конференций и чтения новостей в четырех окнах параллельно.
Для начала надо поставить начальству под руку вместо манипулятора большую кружку с чаем, не слишком горячим, но чтоб еще слегка парил. Потом кондиционер слегка подстроить, а то тут как-то замогильно. Диск новгородский засунуть в щель терминала. Подождать, пока окошко с отчетом выпрыгнет на экран поверх пасьянса. Вот сейчас он впитает и, может быть, зашевелится.
Пальма как есть. Поливать чаем, удобрять данными. Плоды собирать и тщательно уничтожать — чтобы не образовалась критическая масса.
— Франческо, вы меня сейчас солить будете?
— Сгинь, — командует начальство.
Сработало.
Далеко Алваро уходить не стал, устроился с кофейником в приемной и начал читать новости. Как ни странно, никто его не трогал и руками не хватал — даже через почту — возможно, солить его собирались потом, а сначала тоже хотели удобрить им несчастную пальму.
Разумная стратегия, максимум пользы из одного секретаря… Вдвойне разумная стратегия, от таких новостей секретарь себя съест сам. Экономия.
Вопль «Кто принес эту мерзость в мой компьютер и где этот Васкес?» раздался через 55 минут от прибытия, был громким, злобным и жизнерадостным. Ура. Заработало.
— Это я
— Сядь, — рыкает Франческо. — Не жужжи. Посмотри, кто на месте. Нет, будить никого не надо, да?
— Кто же сейчас спит?
— Сотрудник считается спящим по окончанию рабочего дня, — изрекает начальство новую феодальную мудрость.
Алваро выразительно смотрит на часы. Молча.
— Ну я на месте… — говорит Максим по селектору приемной. — Остальные сейчас будут. За исключением Джастины. Ее можно не ждать.
— Почему? — удивляется Франческо. Не тому, что Максим подслушивает, а демонстративному отсутствию жены.
— Потому что ее самолет в настоящий момент находится посреди Атлантики и вряд ли развернется.
Вот теперь понятно — Джастине было не до того, она с Амаргоном возилась, а наша пальма без ее внимания завяла вконец. Хотя причина, конечно, не в отсутствии Джастины. Причина у нас кроется на генном уровне. Как в его любимых дрессированных микробах. Образовалась в результате селекции. Бывают искусственно выведенные крысы для опытов, которые очень быстро стареют, а бывают искусственно выведенные флорентинцы, которые… на самом деле пальмы. Для опытов не годятся.
Полный состав доверенных лиц, за исключением Рауля, которому ехать далеко: Максим, вот кто в полировке не нуждается, блестит и сверкает, и ни складочки лишней; устрашающая Harpia harpyja, жена его, как всегда элегантная и полудохлая на вид, и Анольери, похожий на богомола-плантатора, в белом костюме. И все смотрят, как будто заранее прикидывают, какой кусок будут отрезать и жарить.
Ну вот он я… режьте меня, ешьте меня, но я вам сначала сам все оторву.
Нет, не успею.
— Я прошу всех… — Франческо, он сидит за столом, но чувство такое, будто он из него поднимается до самого потолка, как дракон из озера, и тень ложится за пределы кабинета, за стены здания, накрывая пол-Флориды, — просмотреть эти данные и сказать мне, почему у нас их не было раньше.
И вот они пять минут сидят и смотрят, и только потом, когда устают таращить глаза и открывать рты, начинают отвечать.
— Потому что вы забыли, чем я занимаюсь, — хищно улыбается Harpia harpyja Камински. Как будто рада, что ей задали такой вопрос. — Были бы данные — я бы обработала и получше.
— Потому что я занимался совершенно иными проектами, — смотрит в стол Максим. Даже слегка покраснел. Стыдно ему, вот, спрашивается, почему ему всегда стыдно за то, в чем он не виноват?