Башня
Шрифт:
«Крокодил» прошел уже больше половины расстояния между мостами. Башня отсюда казалась ослепительной громадиной, закрывающей полнеба.
С левого борта «Крокодила» спустили надувную шлюпку с сорокасильным двигателем. Шлюпку сильно бросало на волне, било о борт самоходки.
Черный обтекатель изделия поднялся над проемом трюма. Ракетчик в последний раз прогнал предстартовые тесты и сказал:
– Все готово.
«Крокодил» приблизился к мосту Александра Невского.
Гринев сказал:
– Пора, пожалуй. Через минуту пройдем под мостом… Что скажете, Борис Виталич?
Ракетчик
– Да-да, конечно… Таймер выставлен на восемьдесят секунд. Приступайте, Олег Петрович. – Ракетчик указал Ивану на ноутбук.
– Иван меня зовут, – сказал Иван.
– Я знаю, – слегка улыбнулся Ракетчик. Он повернул к Ивану ноутбук, показал на клавишу «DELETE». Иван подумал: обычно в таких случаях предполагается красная кнопка… Ракетчик повторил: – Приступайте… Завершить операцию – ваша привилегия.
– Нет, – Иван покачал головой. – Нет, не моя – Полковника. Ему и доверим.
– Каким образом?
Иван вытащил гильзу от сигары Зорана, отвернул колпачок… На ладонь выкатился палец Полковника – блестящий, похожий на пластмассовый муляж.
Не было ни обратного отсчета, ни команды «Ключ на старт». Иван просто нажал кнопку «DELETE». Пальцем Полковника. Банальную кнопку «DELETE»… И – ничего не произошло.
Иван посмотрел на Бориса Витальевича. Главный сказал:
– Программа запущена. Теперь уже от нас ничего не зависит. Через восемьдесят секунд – старт.
«Крокодил» подошел к мосту Александра Невского. Трое мужчин спустились в шлюпку, Гринев оставался на штурвале. Иван пустил двигатель. Когда нос «Крокодила» вошел под мост, в шлюпку спустился Гринев. Он отдал носовой конец. «Крокодил» продолжал двигаться вперед, втягиваясь под мост, а шлюпка осталась, заплясала на волне.
Широкая корма сухогруза медленно удалялась. Четверо в резиновой лодчонке смотрели ей вслед.
Смеркалось. Валил снег. Сухогруз шел под мостом. В пустой рубке на штурманском столе стоял раскрытый ноутбук. На мониторе вспыхнуло слово «Пуск». Программа, запущенная рукой мертвого Полковника, работала.
Раздался хлопок, из сопла двигателя с ревом вырвалось пламя. Тело ракеты вздрогнуло. Медленно, как будто с неохотой, она сдвинулась на миллиметр… Струя раскаленного газа била в настил трюма. Ракета сдвинулась еще на миллиметр… еще… И – пошла. Она вырвалась из трюма огненным джинном. Мгновенно осыпались окна рубки, огненный смерч сорвал с палубы все, что не было закреплено намертво. Пламя ревело. Мгновение – и ракета исчезла. Спустя секунду ее огненный хвост был уже в сотне метров от брошенного судна…
Пуск был засечен постом наблюдения на шестидесятом этаже Башни… Но это уже ничего не меняло. Не могло изменить. Старший поста даже успел подать сигнал «Тревога!», но ни одна, даже самая совершенная, система ПРО уже не могла предотвратить атаку.
Черная ракета шла на цель неотвратимо. Ее вели слабенькие сигналы электронного приборчика. Ракета шла на сигнал человеческого сердца – ибо приборчик был расположен в нескольких сантиметрах от человеческого сердца и транслировал его боль… Пронзая снежную круговерть, черная ракета мчалась к Башне над черной водой.
В сумеречном снежном воздухе корпус ракеты был невидим, но огненный шлейф за ней был виден отлично. За полетом ракеты наблюдали тысячи людей… Очень немногие понимали, что происходит. Четверо мужчин в надувной лодчонке посреди вздыбившейся Невы смотрели на полет ракеты, затаив дыхание.
Ее полет продолжался двенадцать секунд… Всего двенадцать секунд…
Ракета ворвалась в наружную галерею технического этажа. Ее «хвост» был еще снаружи, а наконечник обтекателя уже проламывал бетонную стену. Ракета пробила стену, оставив на ней оба ряда оперения и вошла в лифтовую шахту. Она легко перерубила несколько тросов, в клочья разорвала грузовой лифт и пробила противоположную стену шахты. По Башне – на десятки этажей вверх и вниз – прошла дрожь. Усиленный изнутри стальными ребрами обтекатель ракеты деформировался, но чудовищная сила инерции и мощь все еще работающего двигателя продолжала толкать ракету вперед, загоняя ее как гвоздь в доску. Под этим напором разрушался особо прочный бетон, как нитки рвалась арматура. Здание сотрясала дрожь, ракета упорно прорывалась вглубь, вглубь… Уже не работала ни одна схема в электронном «мозгу» ракеты. Уже лопнул по шву расплющенный обтекатель. Из боевой части, как из тюбика, стало выдавливать начинку. Ракета пробила еще одну стену и вышла в «нору» Титана. Она соединилась с человеческим сердцем и ворвалась в демпфер-камеру. Инерционный взрыватель замкнул контакты и…
…удар тысячетонного молота обрушился на Башню. Он обрушился изнутри. Ударил одновременно во все стороны. Он был ужасен. Он в пыль дробил бетон, на молекулы разбивал металл. Вылетели почти все стекла на несколько этажей вверх и вниз от эпицентра взрыва. Наружу выбросило несколько десятков человеческих тел. И тысячи предметов – столов, стульев, скрепок, сейфов, факсов, телефонов и десятки тысяч листов бумаги…
Но Башня стояла. Прошла секунда. Или две. Или час. Люди и скрепки, столы и стулья еще падали вниз. Порхала бумага… А потом все здание мгновенно наполнилось гулом – низким, утробным. Этот звук прокатился по всем вентиляционным и лифтовым шахтам, по колодцам с фидерами. Из каждой полости вырывались облачка пыли. Почти одновременно рассыпались все стекла. И отекли вниз блестящим водопадом.
А потом башня издала странный, похожий на стон, звук и стала оседать. Верхняя – выше уровня взрыва – часть «садилась» на нижнюю. И рассыпалась на великое множество обломков. Это происходило медленно и почему-то казалось, что бесшумно… Во всяком случае так воспринимали это четверо мужчин в лодке посреди Невы.
Башня оседала. Разрушалась. На высоте поражения образовалось пылевое кольцо. Каждый новый этаж давал дополнительный пылевой «выхлоп». Кольцо увеличивалось, клубилось. Внутри него иногда что-то сверкало. Все это безумие – фантастическое и почти прекрасное – подсвечивалось снизу прожекторами.