Бастард де Молеон
Шрифт:
Это было совсем просто. Он вошел в соседний внутренний дворик, как будто возвращался из ночного дозора и спросил у прислуги, спит ли король. Ему ответили, что короля видели нетерпеливо расхаживающим по своей галерее.
Мотриль велел принести себе подушки, приказал слуге прочесть ему несколько стихов Корана и, казалось, погрузился в глубокий сон.
Хафиз, который не мог спросить совета у своего господина, все понял благодаря своему чутью. Невозмутимый, как всегда, он смешался с охраной короля. Так прошло полчаса.
Вдруг душераздирающий, жуткий вопль послышался из глубины королевской галереи; это был голос короля, кричавшего: «На помощь! На помощь!»
Все кинулись на галерею; стражники бежали с обнаженными мечами, слуги – с первым попавшимся под руку оружием.
Мотриль, протирая глаза и присев на подушках, словно еще был отягощен сном, спросил:
– Что случилось?
– На помощь королю! На помощь королю! – кричали бегущие.
Мотриль поднялся и пошел за ними. Он заметил, что в ту же сторону идет Хафиз, который тоже тер глаза и притворялся, будто сильно удивлен.
Тут все увидели дона Педро, который с факелом в руке стоял на пороге покоев доньи Марии. Он громко кричал, был бледен, изредка оглядывался назад, на комнату, и начинал еще громче стенать, выкрикивать проклятия.
Мотриль прошел сквозь молчаливую, дрожавшую от страха толпу, что окружала полуобезумевшего короля.
Десятки факелов заливали галерею кровавыми отблесками.
– Смотрите! Смотрите! – кричал дон Педро. – Мертвы! Обе мертвы!
– Мертвы! – глухо повторяли в толпе.
– Мертвы? Кто мертв, мой господин? – спросил Мотриль.
– Посмотри, бесстыдный сарацин! – вскричал король, у которого от ужаса волосы стояли дыбом.
Мавр взял из рук солдата факел, неторопливо вошел в комнату и испуганно (или прикинувшись испуганным) отпрянул назад при виде двух трупов и пятен крови на полу.
– Донья Мария! – прошептал он. – Донья Аисса! – вскричал он. – О, Аллах!
– Донья Мария! Донья Аисса! Мертвы! – дрожа от ужаса, повторяла толпа. Мотриль опустился на колени и с горестным вниманием стал разглядывать обе жертвы.
– Господин, – обратился он к дону Педро, который еле держался на ногах, обхватив голову вспотевшими руками, – налицо преступление, прикажите всех удалить отсюда.
Король молчал… Мотриль взмахнул рукой, и все медленно разошлись.
– Мой господин, здесь совершено преступление, – с ласковой настойчивостью повторил мавр.
– Негодяй! – придя в себя, воскликнул дон Педро. – Ты еще здесь, предатель!
– Мой повелитель тяжко страдает, раз он грубо оскорбляет своих лучших друзей, – с невозмутимой кротостью ответил Мотриль.
– Мария… Аисса… Обе мертвы! – словно в бреду твердил дон Педро.
– Мой господин, заметьте, я ведь не жалуюсь, – сказал Мотриль.
– Тебе ли жаловаться, гнусный изменник! Да и на что ты стал бы жаловаться?
– На то, что
– Верно, в руке доньи Марии кинжал, – пробормотал дон Педро. – Но кто же тогда убил донью Марию? Лицо ее выглядит чудовищно, в глазах застыла угроза, на губах выступила пена…
– Как я могу знать это, мой господин? Ведь я спал и пришел сюда после вас.
И сарацин, вглядевшись в мертвенно-бледное лицо Марии, молча покачал головой, с интересом рассматривая еще наполовину наполненный кубок.
– Яд! – прошептал он.
Король склонился над трупом и с мрачным испугом схватил окоченевшую руку.
– Да яд! – вскричал дон Педро. – Перстень пустой!
– Перстень? – повторил Мотриль, разыгрывая изумление. – Какой перстень?
– Перстень со смертельным ядом, – вскричал король. – О, смотрите же! Мария отравилась. Мария, которую я ждал, Мария, что еще могла надеяться на мою любовь…
– Нет, господин, я думаю, вы ошибаетесь, донья Мария ревновала и давно знала, что ваше сердце занято другой женщиной. Донья Мария, не забывайте об этом, ваша светлость, наверное, ужаснулась и была смертельно уязвлена в своей гордости, увидев, что к вам приехала Аисса, которую вы призвали сюда. Когда ее гнев прошел, она предпочла смерть разлуке с вами… Кстати, она умерла, отомстив, а мстить за себя для испанки – наслаждение, которое ей дороже жизни.
Эти слова, проникнутые изощренным коварством, их наивный доверительный тон на мгновенье успокоили дона Педро. Но вдруг его снова охватили горе и злоба, и он, сжав мавра за горло, вскричал:
– Ты лжешь, Мотриль! Ты играешь со мной! Ты объясняешь смерть доньи Марии тем, что я покинул ее. Неужели ты не знаешь или притворяешься, будто не знаешь, что донья Мария, моя благородная подруга, была мне дороже всего.
– Мой господин, вы мне говорили совсем другое в тот день, когда упрекали донью Марию в том, что она вам надоела.
– Не говори об этом, проклятый, над ее трупом!
– Господин, лучше я отрежу свой язык, лишу себя жизни, чем навлеку гнев моего короля, хотя я хотел утешить его боль и теперь пытаюсь делать это как верный друг.
– Мария! Аисса! – как потерянный повторял дон Педро. – Я отдам мое королевство за то, чтобы хоть на час вернуть вас к жизни!
– Аллах делает так, как ему угодно, – зловеще прогнусавил мавр. – Он отнял радость моих стариковских дней, цветок моей жизни, жемчужину невинности, что украшала мой дом.
– Нечестивец! – вскричал дон Педро, в котором эти с тайным умыслом сказанные слова пробудили себялюбие, а следовательно, и гнев, – и ты еще смеешь говорить о чистоте и невинности Аиссы, ты, кому известно о ее любви к французскому рыцарю, ты, знающий о ее позоре…