Бастарды
Шрифт:
Потому и прошу, не злись. Не буянь. Ну съезди ты на эту охоту, может, вместо сватовства какое приключение выйдет. Сам ведь знаешь, местные, они все с норовом. Утрешь пару носов, глядишь, и уважать начнут.
Хозяйство у нас крепкое, силы не занимать, казна немалая, старики могут еще кому угодно уши надрать. А если что, я такое ополчение подниму, всех соседей разгоним, а их уделы под свою руку возьмем.
– Ты чего это развоевался? Не нужно мне чужого добра, со своим бы управиться, – грустно усмехнулся Ал-Тор.
–
– Правильно сделал, – одобрил действия сотника Ал-Тор, думая о своем.
– Так, что, мастер?
– Что? – не понял юноша.
– Что старикам передать?
– Уговорили. Съезжу я на эту охоту. Но если меня там не примут, пусть не обижаются. Больше я таких затей не допущу. Лучше уж на невольничьем рынке рабыню выкуплю, в наложницы.
– А что? Там частенько благородных продают. Из тех, кто в опалу попал или за долги. Благородные ведь казны не считают, вот и попадаются. Я на такое не раз натыкался.
– Когда? Лет двадцать назад?
– Нет, мастер. Мы с Карен частенько на ярмарки ездили. Треть моих приемышей оттуда и появилась. Однажды даже настоящую принцессу продавали. Откуда-то с востока. У купца все бумаги были, с печатями, по всей форме.
– Может, тогда и не затевать эту охоту? – с надеждой спросил Ал-Тор. – Может, и вправду, на рынок съездить?
– Это напоследок оставим. На крайний случай. Пойми, мастер, ну надо тебе как-то о себе заявить. А то разговоры нехорошие могут начаться. А так, ну поссорился с соседом, а тот сосед с другими давно дружит, вот и не сложилось. Обычное дело. Главное, что видели тебя, бумаги родовые, перстни там, цепи, ну и все остальное, что положено. А уж как отношения сложились, то дело десятое. Тут такое сплошь и рядом.
– Угомонись. Сказал же, съезжу я на эту охоту. Думаешь, мне самому не любопытно на соседей посмотреть. – Неожиданно усмехнулся юноша. – Даже не столько на них, сколько на их уклад, как что устроено. – Хитро прищурился Ал-Тор.
– Ну, значит, так и передам, что съездить ты готов, а уж что получится, не обессудьте, – облегченно подвел итог кузнец, поднимаясь.
– Так и передай, – кивнул Ал-Тор.
Кузнец ушел, а юноша рассеянно положил на колени меч и поглаживая шагреневую рукоять, мысленно позвал:
– Поговори со мной, брат.
– Что, тяжело? – сочувственно произнес клинок.
– Тяжело, брат. Умом я понимаю их правоту, а внутри, словно огонь в горне, все полыхает. Веришь?
– Верю, брат. Верю, потому что чувствую. Не сжигай себя так. Не надо. Может, все не так плохо будет?
– Хотелось бы верить. Но я уже сказал, если что, повтора не будет. Не для того я стал воином, чтобы всякой зазнавшейся швали кланяться.
– Это верно. Кстати, о зазнайках. Я
– Думаешь, стоит с ним связываться? Вдруг из вредности неправильные движения покажет?
– Прости, брат, но такого быть не может. Он ведь старейший, а за такую подлость можно и перед сходом предстать. У нас тут теперь старейших, целых две дюжины. Гердан им все рассказал, так что, мы с тобой теперь знаменитости.
– Что-то ты последнее слово как-то невесело выговорил? В чем дело? Рассказывай.
– Да так, ничего нового, – попытался отвертеться клинок, но Ал-Тор не собирался отступать.
– Говори, брат. Они снова не хотят принимать тебя за своего?
– Да. Они местные, понимаешь. Для них мой вид, отступление от всех местных канонов. У них тут все по-другому. Такие, как я, редкость. Диковина. Не хотят они понимать, что где-то могут быть и другие, не такие как они. А то, что мы с тобой кровью кованы, приводит их просто в экстаз. Они даже не звенеть, дребезжать начинают от возмущения, – грустно закончил клинок.
– Так, может, продать их всех к ифриту? Оставить только тех, кто готов тебя принять, а остальные пусть болтаются по свету, сами себе пристанище ищут. Может, поумнеют.
– Нельзя так. Получится, что я, пользуясь нашим братством, от неугодных избавляюсь.
– Что значит от неугодных? В замке для них ты хозяин. Не устраивает хозяин, не нравится жилье, катитесь, все дороги открыты.
– Замок их как раз устраивает. Мажордом к оружейной пару мальчишек приставил. Каждый день пыль смахивают, полируют, смазывают. Чем не жизнь? Их больше хозяин не устраивает.
– Ну вот пусть и убираются. Не будет здесь другого хозяина. Не будет и точка. Так им и скажи. Хотя нет. Я сам скажу. Я так понимаю, что они меня все услышать могут?
– Уже услышали. У тебя мысль звонкая становится, когда злишься. Далеко слышно.
– Вот и отлично! Для всех говорю, этот клинок ковался под мою руку, он мой кровный брат. И плевать мне на ваши порядки. Это наш дом, и здесь будет только так, как мы решим, и никак иначе. Надеюсь, все уяснили?
– Даже те, кого с вами нет, – неожиданно раздался гулкий, как удар колокола, голос.
– Великая наковальня! Это еще кто? – растерянно прошептал клинок и тут же примолк, услышав следующую фразу.
– Никак не пойму, старейшие, чего вы делите? И с каких это пор стальные стали подражать людям? В каждой стране свои обычаи и свои стальные. Главное, чтобы клинок придерживался правил, а уж как он выглядит, значения не имеет.
– Ну и кто же ты такой, что решился говорить с нами на равных? Назовись.
Раздался в ответ глухой рокот. Создавалось такое впечатление, что где-то рядом скатилась лавина.