Бастион: война уже началась

Зверев Сергей Иванович

Он ругнулся, хотел меня отшвырнуть, но я вцепилась в его униформу, заверещала, как сирена. Правильно: швырнет он меня – я же мозги свои со стены не соскребу… Он рванул еще раз – обеими руками. Но не тут-то было: грохнул выстрел – ба-бах! За ним еще два – ба-бах! ба-бах! Оглохнуть можно… Униформист этот куда-то полетел. Я за ним. Но вовремя отцепилась – меня закружило, завертело… Шарахнуло еще дважды. Как дубиной по затылку!.. Я уже не орала, я изрыгала что-то несусветное, пакостное, поросячье. Тень пружинисто метнулась к окну, а я, завершив пируэт, ударилась головой о стену и сползла на пол. Выжила. Последний кадр с Гулькиным участием в стенах дома был впечатляющ, как ничто другое. Послав еще две пули в дверной проем, он швырнул пистолет «униформиста» на пол и, сгруппировавшись, в отчаянном

рывке послал себя правым боком в окно. Мать моя, мелькнуло в голове. Да это же высший пилотаж, это же этюд! Кино! Стекло разлетелось вдребезги, а Гулька вывалился за подоконник. Я осталась одна, если не считать усатого, мордатого… который в какой-то извращенной позе, разложив ноги под прямым углом, лежал рядом и смотрел на меня со злостью – одним глазом. Второго не было. На его месте пузырилась кровавая каша… Вот именно на этом эпизоде, не позже, не раньше, в моей голове и стали взрываться мины. Я заткнула уши ладонями, кажется, застонала…

Двое с руганью ворвались в комнату, бросились к окну.

– Уходит, падла! – выкрикнул «Окуленко», хватаясь за уцелевшую раму. – В машину садится! Не уйдешь, мразь!..

Я сделала попытку подняться. Но второй – коренастый, низколобый, с узкими глазками-щелками – больно пнул меня по коленке.

– Сидеть, сука! Встанешь – убью, б..!

Я взвизгнула от боли. Еще пуще – от страха. А эти двое открыли беглый огонь из окна. Тут я ошизела окончательно. Последнее, что здраво прозвучало в ушах, – яростный рев двигателя. Он меня и подбросил. Даешь праздник непослушания! Не помню, как встала, но как-то сумела. Те мерзавцы не видели, они были заняты. Один менял обойму, другой лупил навскидку, отрывисто матерясь в паузах. Я не помню, как бежала по дому, не помню, как вырвалась во двор. Но как уезжал пробитый пулями «уазик», помню прекрасно. Смяв куст жимолости, он отбросил приоткрытую створку ворот, дал вираж в переулок и, скребя правым бортом соседнюю ограду, запрыгал по рытвинам. Гулька, видимо, сумел пригнуться: голова не торчала. Одни руки на руле…

– Гулечка, подожди!! – завопила я. Бросилась в переулок, давясь слезами, воя от ужаса. А позади гремели выстрелы, что-то свистело над головой. «Уазик» уже выезжал из переулка, впереди маячил обрыв, направо – дорога, ведущая мимо мостков. Туда он и вильнул. Да не успел. Пули пробили заднюю шину, автомобиль повело. Очевидно, пытаясь удержать его на дороге, Гулька резко нажал на тормоз, но зря он это сделал. «Уазик» развернуло на девяносто градусов, швырнуло в обрыв. Я отчетливо помню, как отрывались от земли правые колеса, помню, как кренился корпус, помню истошное «А-а-а-а!!!..» в исполнении Сизикова… Но вот как Гулька и машина кувыркались с обрыва, я уже не видела. Во-первых, обрыв, во-вторых, я сама упала. И ничего в том странного. Странно, что не упала раньше. Меня закачало на бегу, я царапнула шевроном бегущую мимо штакетину, а потом нога провалилась в яму, и я с разгона влетела в куст чертополоха, растущий посреди дороги. Вставать уже не хотелось. Да и не было ни сил, ни смысла. Я лежала. Долго лежала. Боль притупилась. Спокойствие пришло как нечто закономерное. Хватит. Забодали. Поэтому, когда над головой раздались шаги, скрип ремня и кто-то остановился у моих распластанных мощей, я ничем не выразила своего отношения. Призрачно все, прав Гулька…

– Сучара… – процедил сквозь зубы коренастый.

Судя по шуршанию одежды, он что-то вынимал из кармана. Потом опустился коленом мне на спину, прижал к земле, а руку положил на затылок, тоже прижал. А зачем, собственно? – как-то отрешенно подумала я. Разве меч сечет повинную голову?.. Или это не меч? А голова – не голова?.. Или иметь будут? Но я уже сегодня занималась любовью…

Нет, не имели. И не меч. Что-то острое, жгущее ворвалось в мою шею. Проникло так глубоко, что мышцы сжало судорогой. Я застонала, стала вырываться, чувствуя, как защемленный нерв отчаянной резью реагирует на любое движение. Но вдруг в глазах завертелась карусель, тело стало погружаться в какое-то ватное одеяло…

А дальше, ну ей-боженьки, ничего не помню.

Кукловоды-1

Стол накрыт и ждет гостей, разделенных на

две категории: тех, кому подобное меню приелось и слегка раздражает (участники), и гурманов, которые только на подобных мероприятиях и могут прилично поесть… Иерархию приглашенных демонстрировал алкоголь: от правого конца стола к левому – фигурные сосуды с коньяком, оттененные не менее вычурными бутылями «Ивана Грозного» и «Отечества», постепенно сходили на нет, сменяясь привычными поллитрами «Фронтовой», «Сенаторской», «Гвардейской». Места слева отводились представителям древнейшей, простодушно-бессовестной профессии – журналистам, а водка и закусь являлись формой гонорара – за публикации типа: «Сегодня произошло крупнейшее в этом году событие в экономической жизни нашего города и всего региона – открылась Сибирская торгово-промышленная ярмарка… Директора ведущих предприятий…» Помянутые как раз рассаживались, подтягивая стрелки на брюках. Похохатывал губернатор. Московский гость, плавно перетекающий из правительства в правительство, снисходительно посматривал на двухцветного поросенка – с одного бока жареного, с другого подкопченного. Местные мафиози пока помалкивали. Но значительно. Депутаты уже заводили сдержанные речи, журналюги трясли перьями, дамы – туалетами, а водочка в рюмочках поигрывала, ждала с нетерпением…

В комнате, отделенной от зала бильярдным столом и охранником с подносом, встретились двое.

– Здравствуйте, Евгений Родионович. Как добрались?

– Спасибо, нормально.

– Как дела в Первопрестольной?

Пожилой мужчина поморщился.

– Москва меня утомляет, Дмитрий. Клоака. Мельтешат, болтают, кто-то с кем-то объединяется, потом ссорится, и все, с подачи таких же дешевых газетеров, убеждены, что творят политику, и непременно – большую. Знаете, в чем беда политических прихлебателей?

– Я весь внимание, Евгений Родионович.

– Не умеют красть непринужденно. Перед тем как хапнуть, непременно надо себя убедить – перед микрофоном – в собственной честности. Иначе руки трясутся и купюры падают… Простите старика, не о том я. Зло берет, старые кадры хоть без рекламы обходились, а эти…

– Вот и сыграли на их… скромности наши конкуренты.

– Все беды – от слабой организованности. Как дела у вас?

Мужчина лет тридцати, темноволосый, в костюме от Армани, подобрался:

– Аппарат неплохо профильтрован – особенно губернские администрации, УВД вплоть до районного уровня. В армии наши позиции слабее, хотя объединение округа здорово помогло убрать лишних. Теневые структуры, в общем, сотрудничают, но там свои законы плюс раздутое беспределом самомнение – я подготовил отчет…

– Оставьте, пожалуйста, жаргон, – старик вторично поморщился. – А отчет интересен скорее Рагнеру, он к вам собирался днями, у него свои планы. Кстати, ваша пресловутая Лаборатория – с ней все в порядке?

– Разумеется, Евгений Родионович.

– До сих пор не понимаю, зачем тратили столько сил и денег на эту затею.

– Решение Капитула…

– Перестаньте. Хаскольдра и Гунтстафа вам убедить удалось. Меня – нет.

– Евгений Родионович, могу я попробовать объяснить… если, конечно, у вас найдется время?

– Найдется. Попробуйте, – милостиво кивнул пожилой. На лице его появилось что-то ироничное.

– Сценарии, если за полгода не внесли существенных поправок, мне знакомы. Инструкции – тоже. Я знаю, кого выдвинуть в наместники, кого – в помощники, кем подстраховать и кому – проследить. Какие подразделения (при необходимости усиленные легионерами) проведут силовые акции, какие – обеспечат порядок. Кто будет говорить, а кто – затыкать рты…

– Надеюсь, знаете. Иначе непонятно, чем вы тут вообще занимались.

– Подготовкой и обеспечением. А потом?

– Когда – потом?

– Второй этап и далее, Евгений Родионович. Власть мы возьмем, те, кто проявит себя, превратятся в функционеров нового режима. Как обеспечить их надежность – только угрозой репрессий?

– Не только угрозой. Вы невнимательно читали сценарии, Дмитрий.

– Простите, Евгений Родионович, я их читал очень внимательно. Вы куда лучше меня знаете – чтобы не заворовались, не разжирели, одних репрессий мало. Чтобы, наконец, не продали нас конкурентам, как двенадцать лет назад…