Бастион
Шрифт:
Справа застыл Глендрик. На удивление спокойный. Казалось, сейчас его мысли заняты не поиском спасения, а решением задачи намного важнее. Циничный, расчётливый, разменявший жизнь своего родственника на союз с влиятельной семьей. Но разве здесь можно по-другому? В конце концов надо признать, он пытался подсластить пилюлю. Все равно гад, каких еще поискать!
Где-то позади стоял Дуэндал. Я считал его одним из достойнейших эльфов, но и он выбрал политический союз, заплатив за него моей головой. Буду успокаивать себя мыслью, что сегодняшний разгром — плата за их с Глендриком предательство.
Лоталли сжимали кольцо. На лицах, незадолго до этого, искаженных страхом, сейчас проступали ненависть и предвкушение победы. Самый нетерпеливый из бывших рабов сделал выпад, стараясь дотянуться заточенным железом до Олеты. Но эльфийка, ловко отведя клинок противника в сторону, пронзила лоталли насквозь. Тот согнулся и упал, служа предупреждением своим собратьям.
Правда ненадолго. Один за одним лоталли пробовали достать нас. Каждый раз один из бывших рабов, либо падал сраженный насмерть, либо уползал в дальние ряды зажимая рану. Я лично рассек голову одному голодранцу, решившему, что он тут самый быстрый.
— Лучников! — раздался крик из рядов лоталли. — Лучников сюда!
Вот только их не хватало. Если сейчас оставалась надежда лишь на чудо, то с лучниками, и она умрет. Почему-то подумалось, будь еще жив Пелерин, он нашел бы способ выкрутиться. По нашему недолгому знакомству я мог сказать — не таков командир эльфийской конницы, чтобы отсиживаться в глухой обороне.
Словно в ответ на мои мысли издали донеслись выкрики: «Гайя! Гайя». По рядам лоталли прошло волнение, что-то происходило в их тылу, но вот, что именно мне видно не было. Но моментом надо пользоваться. Двум смертям не бывать! А единственная уже сжала нас ледяной хваткой.
— Вперед! — выкрикнул я. — Убьем их вождя!
Я же первым врубился в ряды противников. Мощным ударом снес одного из лоталли, ткнул острием в лицо другого, и не давая остальным воспользоваться копьями заставил их принять ближний бой.
— На смерть! — выкрикнул кто-то рядом со мной.
Остальные эльфы поддержали мою атаку. Как и первый натиск, этот застал лоталли врасплох. Не думали они, что кучка загнанных эльфов способна броситься вперед. Неожиданно мы оказались лицом к лицу с несколькими воинами. Один из них сжимал древко, с трепещущим синим флагом, другой щеголял в серьезных доспехах, похожих на эльфийские и шлемом с синим плюмажем.
Он точно был Реем Аннекой, предводителем восставших рабов. Я устремился к нему, но путь мне преградили телохранители мятежного вождя. Тут я осознал, что остался в одиночестве, остальные отбивались от лоталли наседавших сзади.
Пронзительный звук трубы раздался совсем рядом. До моего слуха, сквозь шум битвы, долетел топот сотен копыт, над задними рядами лоталли затрепыхалось двухвостое красное знамя.
Еще секунда и всадники врубились в ряды противника кромсая их, рубя и топча конями. Все смешалось. Конные эльфы проносились, сметая лоталли со своего пути, валя их с ног. Там, где недавно стояли плотные ряды восставших рабов, не осталось ничего, кроме павших тел и корчащихся от боли раненых.
Чтобы в суматохе нас не убили свои же, мы громко кричали:
— Гайя! Гайя!
К нам выскочил на рвущимся
— Клянусь, эти надоедливые рабы уже утомили вас! — хохотнул он.
Его голос показался мне знакомым, но это явно был не Пелерин.
— Точнее и не скажешь, Данорхен! — откликнулся Дуэндал.
И тут я узнал незадачливого предводителя эльфов, тяжело раненного в битве с орками.
— Нам удалось сдержать их натиск возле конюшен, а сейчас мы очистим весь Бастион от этой падали!
Атака кавалерии кардинально изменила расклад. Аннека и его телохранители отступили, за ними потянулись и остальные лоталли. Эльфы же перешли в наступление.
— Где твой трубач? — услышал я вопрос Дуэндала. — Пусть трубит сбор, нам еще надо отбиться от орков.
Через пару минут над Бастионом заиграла труба. Дуэндал повелел всадникам, под командованием Данорхена, преследовать лоталли и не дать им возможности перестроится и атаковать, а остальным — подниматься на стену.
Я не знаток военного дела, но штурм показался мне вялым. Суета в нашем лагере застала Тьму врасплох. Понесшие тяжелые потери в предыдущих боях, орки и гоблины не слишком охотно лезли на стену. Их удавалось сдерживать теми силами, что были на стене в момент нападения лоталли, а когда эльфы получили преимущество, то вся разношерстная рать короля Гурвара откатилась. Видимо, о планах своего подданного, моего товарища по заключению Кемраса, он не знал.
Наконец, все утихло. Лоталли рассыпались по ближайшим лесам, стараясь уйти от преследования конницы Данорхена, а Тьма уползла в свой лагерь. Пришло время считать потери и убирать тела мертвых. Вот тут и появился Маленкорх.
Он приблизился окруженный телохранителями, рядом с ним стояла Эфелита. По их виду можно было догадаться, о чем-то эти двое договорились, пока вокруг кипела битва. Хотя, что может быть лучшим доказательством вины мага, как не его отсутствие на поле брани. Он ведь мог одним заклятьем обратить лоталли в бегство, но предпочел прятаться. Не одного меня посетила такая мысль.
— Где ты был? — зло спросил Глендрик.
Дуэндал так же обратил к Маленкорху недружелюбный взгляд.
— Меня тяжело ранили в самом начале, но Эфелита исцелила меня.
— Да, стрела вонзилась Хальвину прямо в грудь, — подтвердила целительница. — Мне пришлось приложить все умения, чтобы спасти нашего мага.
Тут и детектор лжи не требовался, оба врут, даже не стесняясь. Просто Маленкорх понадеялся, что войско Дуэндала потерпят поражение, а он, как давно собирался, выступить в роли спасителя. Но не сложилось. Да уж, дни эльфийского народа сочтены, с такими руководителями.
— Ладно, — процедил Дуэндал. — Эфелита, сейчас понадобиться все твое умение, чтобы спасти жизни сотен эльфов, а не только одного. А тебе Маленкорх предстоит…
— Я вижу, — бесцеремонно перебил Маленкорх, — рядом с тобой стоит предатель, осужденный на смерть, вооруженный и никем не охраняемый.
Его взгляд буравил меня так, словно пытался просверлить мне дырку во лбу. Кровь закипела во мне. Как же меня достал этот щеголь с седой прядью в волосах. Так хотелось разрубить его холеное лицо с маской надменности.