Бастионы Дита
Шрифт:
— Я этого пока не ощущаю, — щербатый, видимо, попытался улыбнуться, но его изуродованное лицо перекосилось в жуткой гримасе. — Пусть скажет, согласен ли он в случае прощения стать законопослушным горожанином, все труды и помыслы которого будут направлены на благо Дита. Обещает ли бороться с нашими врагами, кем бы они ни оказались и где бы ни встретились.
— Я согласен какое-то время послужить вам, если, конечно, это не будет связано с бессмысленным кровопролитием. Но остаться надолго не могу. Меня гонят вперед куда более могущественные силы, чем вы это себе можете представить. Попробуйте остановить реку. Она или прорвет запруду,
— Даже сейчас ты не хочешь повиниться, попросить о снисхождении, — словно сожалея о моей беспутной судьбе, сказала Ирлеф. — Разве это не ты причинил нам столько бед? Что скажет на это Блюститель Площадей и Улиц?
— Он, кто же еще, — спокойно и даже с некоторой ленцой сказал самый высокий из Блюстителей, ранее тоже не вмешивавшийся в наш интересный разговор. — Один стражник убит, четверо покалечено. Сотни до сих пор пребывают без сна и отдыха. Да и травила больше пятисот бочек на него перевели.
— Могу я сказать что-нибудь в свое оправдание? — Спектакль этот уже стал мне надоедать.
— Нет нужды, — отрезала Ирлеф.
— Пусть говорит, кому от этого хуже, — возразил старик.
— Даже самая безобидная тварь сопротивляется, когда ее хотят лишить жизни. Право на самозащиту — священное право любого существа. Стражник погиб не от моих рук, а от вашей огнеметной машины. Прежде чем стрелять, надо разобраться, кто перед тобой.
— На нем была твоя одежда, — уточнил Блюститель Площадей и Улиц.
— Я только попытался отвлечь внимание от себя. — На этот раз я, безусловно, покривил душой, да простят меня предки и потомки. — Что касается остальных, серьезно пострадать мог только один, которому досталось немного травила. Сильно разбавленного к тому же. Другие отделались ушибами. Зато в вашей канализации вся нечисть передохла.
— Ты хорошо сказал о праве живых существ на защиту, — произнесла Ирлеф. — Его-то мы и осуществляем, преследуя тебя. Не мы ворвались в твой дом, а ты в наш. Какое право может защищать дикого зверя, напавшего на мирное стадо!
— У зверя есть клыки и когти! — Я уже едва сдерживался. — Где они у меня? Почему вы заранее причисляете меня к своим смертельным врагам? Нельзя судить человека только за то, что он мог бы совершить! Единственная моя вина в том, что, спасая свою жизнь, я причинил урон преследователям! Простите меня за это! Или дайте возможность загладить вину!
— Как ты смеешь указывать нам! — Ирлеф дернулась как от боли. — Можно подумать, это ты судишь нас, а не мы тебя. Дальнейшее разбирательство считаю бессмысленным. Предлагаю закончить на этом. Возражения есть?
— Есть, — сказал Хавр. — Я хотел бы кое-что добавить.
— Говори, Блюститель Заоколья.
— Этот разговор начался не сегодня. И окончится, наверное, не завтра. Продолжая отсиживаться за стенами, мы обречены на гибель. За пищу, руду, лес и многое другое мы расплачиваемся оружием, которое рано или поздно обернется против нас. Нам приходится жить впроголодь, потому что вся приличная пища откладывается впрок. Но городу все равно не выдержать долгой осады. Не стоит тешить себя несбыточными надеждами. Наше счастье, что обитающие вне стен племена разобщены. А если они когда-нибудь объединятся? Уже сейчас ходят слухи, что исконники и перевертни Приокаемья признали общего властителя. Для нас это прямая угроза. Спасение я вижу только в одном. Пора от обороны переходить к наступлению. Распространять свое влияние как можно дальше. Ведь не все
— Еще неизвестно, подействует ли она на него, — с сомнением произнес Блюститель Площадей и Улиц. — Может, он вообще не человек.
— Очень скоро это станет ясно. Его Срок приближается, — ответил Хавр. — А теперь Сходке Блюстителей пора вынести решение. Мое мнение вы уже слышали. — Он осторожно поставил свой кубок обратно на поднос.
— Тогда пусть говорит Блюститель Бастионов. Он как никто другой должен быть обеспокоен безопасностью города, — похоже, Ирлеф вновь старалась захватить инициативу.
— Даже если этот человек послан Изнанкой, он вряд ли сможет причинить вред стенам. Они и не перед такими устояли. С другой стороны, он действительно может принести городу пользу. Тем более если уже выпил Братскую Чашу. — Щербатый присоединил свой кубок к кубку Хавра.
— Смотри не пожалей потом, — сказала Ирлеф. — А ты, Блюститель Площадей и Улиц?
— Мне его бояться тоже нечего. Крепкие мужики нам нужны. А крысы в канализации действительно все передохли. Давно пора было ими заняться. Тем более что под землю мы спустили негодное травило. Ему давно срок вышел. Вот так.
На подносе уже стояли три кубка.
— Блюститель Ремесел?
— Я согласен простить его связи с Изнанкой. — Старик тронул обруч на своей шее. — Если, конечно, он снимет с меня эту штуку. А если говорить серьезно… не все здесь ясно до конца. Но доводы Блюстителя Заоколья кажутся мне убедительными.
— Блюститель Воды и Пищи?
— Я противник любых нарушений Заветов. Но не мне ли знать, насколько уязвим Дит. Даже если заполнить все хранилища, запасов хватит от силы на два года. Пищи извне поступает все меньше, и она худшего качества. Источники воды постепенно иссякают. Торговцы едут к нам с неохотой. Вольный Тракт опустел. В Приокаемье действительно творится что-то неладное. Даже возле Переправы неспокойно. Повторяю, я чту Заветы, но ведь в них не сказано, что нам следует уморить себя голодом. — Его кубок брякнул о поднос.
— Держитесь все вместе, и только тогда уцелеете. Так сказано в Заветах. Кто покинул отчий дом, тот отрезанный ломоть, и участь его достойна печали. Так сказано в Заветах. Кто решится сменять тесноту родных стен на дикую волю, тот умрет для сестер и братьев, — отчеканила Ирлеф. — Так сказано в Заветах. А теперь выслушаем Блюстителя Братской Чаши.
— К чему спорить попусту, — произнес кастрат детским голоском. — Он выпил зелейник и скоро поймет, что же это такое. Уверен, после этого он станет верным защитником Дита. Или слугой. А если надо — рабом. Его жизнь и смерть теперь в ваших руках, любезные. Поэтому я присоединяюсь к общему мнению.