Бастионы Дита
Шрифт:
Хил проснулся среди холмов серого пепла, остывшего много лет тому назад. В радиусе нескольких километров вокруг него все было спокойно: не шуршал в траве осторожно подкрадывающийся к жертве бродяга, не слышно было неуклюжего топота подземников, а сытые после ночной охоты длиннохвосты ещё не покидали своих логовищ.
Где-то далеко журчал ручей, ветер шумел в кронах деревьев, но тонкий слух Хила почти не воспринимал эти привычные неопасные шумы.
Ему очень хотелось есть. Ночью, сквозь сон, он слышал, как на опушке леса упал большой древесный орех, и теперь от одной мысли о его содержимом пустой желудок Хила схватывал голодный спазм. Он
Спустя примерно час, обходя широкую, скорее всего, заминированную поляну, он наткнулся на вросшую в землю полуразрушенную бетонную коробку. Это сооружение могло прикрывать выход из подземного убежища, и Хил застыл на месте, прислушиваясь. Так прошло минут десять, на протяжении которых он ни разу не шевельнулся и не вздохнул. Пульс его замедлял частоту сокращений. Единственный участок на теле, который мог излучать инфракрасные лучи — своё лицо, — Хил прикрыл ладонью в перчатке. Лишь убедившись, что за чёрным провалом сорванных дверей все спокойно и ни шум, ни запах не выдают присутствия подземников, он снова двинулся в путь.
Солнце уже поднялось над верхушками деревьев, когда он достиг, наконец, ручья. Последний раз Хилу довелось напиться пять или шесть суток назад, и вода неудержимо влекла его к себе. Лучевой пистолет он положил рядом с собой «на землю так, чтобы его легко можно было схватить в случае необходимости, а затем осторожно наклонился к ручью.
Вода была чиста, прозрачна и искриста, и это сразу насторожило Хила. Не было заметно ни водорослей, ни всяких мелких тварей, которыми в эту пору года должны кишеть все ручьи и озера. Хил наклонился ещё ниже, почти коснувшись прозрачной струи лицом, втянул носом влажный воздух и тут же резко отпрянул назад.
Вода в ручье пахла земляникой. Запах был такой слабый, что его могли уловить, пожалуй, только мотыльки — если бы они, конечно, существовали сейчас — да люди, детство которых, подобно детству Хила, прошло вблизи огромных и пустых каменных городов, на улицах которых вокруг фонтанов, бассейнов и водоразборных колонок лежали тысячи истлевших тел, ещё пахнущих земляникой, горьким миндалём и фиалками.
В этот момент он услышал позади себя шорох…
Локаторы и телеобъективы непрерывно прощупывали поверхность Энунды. Лингвистический компьютер накапливал данные перехвата. По бумажным лентам бесшумно бегали самописцы спектрографов, радиометров и газоанализаторов. Обработанная информация поступала к Сергею, и скоро общее положение дел на планете стало понятно ему.
Уже не вызывало сомнения, что цивилизация Энунды почти полностью разрушена. Города лежали в развалинах, заводы бездействовали, поля и сады были заброшены, в портах ржавели полузатонувшие корабли. Функционировать продолжали лишь одиночные боевые машины, имевшие независимые силовые установки, — атомные или солнечные. В морских пучинах изредка мелькали тени подводных лодок, над стратегически важными районами рыскали беспилотные геликоптеры, лазеры противовоздушной обороны исправно палили по птичьим стаям и грозовым облакам. Перехваченные радиограммы были лишены всякого смысла — бред сошедших
Время от времени в развалинах городов, в лесных чащобах и в горных ущельях вспыхивали короткие жаркие схватки: роботы нападали на роботов и на людей. Люди уничтожали роботов и друг друга.
Похоже было на то, что этот мир сделал все, чтобы умертвить себя. Однако агония продолжалась, а значит, существовала надежда, что цивилизацию Энунды можно вернуть к жизни.
Сергей отдал приказ о посадке.
Хил успел выстрелить прежде, чем длиннохвост прыгнул. Тончайший невесомый смерч, быстрый, как свет, и горячий, как солнечная плазма, рассёк грудь зверя и унёсся в бесконечную даль, испепеляя на своём пути все встречные материальные предметы: дерево и камень, сталь и бетон, воздух и дождь.
Длиннохвост бился в конвульсиях, кусая окровавленный песок, а Хил уже полз вдоль ручья к краю леса — прочь от этого места. Выстрел неминуемо должен был привлечь внимание других голохвостов, и если они нападут стаей. Хила не спасут ни лучевой пистолет, ни самонаводящиеся гранаты, ни шок-ружьё. Говорят, когда-то это были мелкие шустрые твари, жившие вблизи человеческих жилищ и питавшиеся на помойках. После Судной Ночи они сначала исчезли, как исчезли кошки, собаки, воробьи, голуби и почти все насекомые, а потом снова появились, полезли из подземных убежищ, из тоннелей метро, из городских коллекторов — огромные, хитрые, кровожадные. Только по голым длиннющим хвостам можно было догадаться, что это потомки тех самых серых всеядных грызунов.
Сергей посадил корабль в пустынной лесистой местности, вдали от городов, отравленных радиацией, генетическими ядами и искусственно выведенными убийственными бактериями. Шесть разведчиков-биороботов, наделённых способностью к самозащите, отправились на сбор информации. Четверо из них бесследно исчезли, зато двое вернулись с богатой добычей — кипами обгоревших книг, пачками полуистлевших документов, магнитофонными кассетами. Управляемый по радио воздушный зонд сумел выследить и даже сфотографировать скрывающегося в соседнем лесу аборигена. Существо это внешне ничем не походило на тех жителей Энунды, изображения которых были помещены в Космической энциклопедии, а, скорее, напоминало змею или ящерицу.
Очевидно, это был новый биологический вид, сменивший на Энунде Человека Разумного, — Человек Ползающий.
Хил лежал на краю леса под огромным выворотнем и смотрел на ровную — без единого кустика, за которым можно укрыться, без единой канавы, в которой можно передохнуть, — поросшую невысокой густой травой пустошь. Даже если ему и удастся благополучно преодолеть это предательски голое дымчато-голубое пространство, он неминуемо окажется прекрасной мишенью, поднимаясь по крутому склону песчаной гряды, гребень которой кажется отсюда тёмной зубчатой полоской, потому что к самому его краю подступает ещё один лес.
Размышления Хила прервал далёкий, похожий на комариное гудение, звук. Хил мгновенно накинул на себя маскировочную сетку и забился глубоко под древесные корни. Звук все нарастал и нарастал, перейдя постепенно в звонкое тарахтенье, а потом и в громовой грохот. Стиснув зубы, Хил вжался в землю. В этот момент ему хотелось превратиться в камень, в трухлявое бревно, в кустик мха. Дурманящий, с детства памятный страх вновь овладел им. Что-то огромное и плоское, на секунду затмив солнце, быстро пронеслось над верхушками деревьев. Когда Хил, наконец, поднял голову, патрульный геликоптер был уже далеко.