Батальон крови
Шрифт:
Прибывшие связисты отдали честь, и медленно пошли вдоль окопа, рассматривая его.
— Послушай, объясни мне одну вещь, — начал Гриша
— Что? Что ты хочешь услышать?
Григорий замялся. Он почувствовал, что в таком тоне откровенного разговора не получится. Гриша достал табак, скрутил самокрутку и закурил.
— Ты можешь честно, мне все в лицо сказать, или нет?
— Интересно, что именно ты хочешь узнать?
— Я для тебя что-то значу?
— Гриш, не пытай ты меня. Не надо.
—
— Я знаю.
— Что ты знаешь?
— Про Таню знаю. Она девчонка хорошая, только ей тоже не везет.
— Почему?
— Да, сам знаешь, кто ей прохода не дает. Ревнует, угрожает, ужас!
— Ну, а она. А она с тобой хочет быть. Ночью мне рассказала. Я если честно, сама иногда думаю, что мы родственницы. Так похожи, аж самой удивительно.
— И что ты тогда за мной бегаешь. Ей хочешь хуже сделать?
— Нет. У меня к тебе совсем другое.
— Что, другое.
— Ну, ты конечно, симпатичный, но тут другое. Ты изнутри сильный.
— С чего ты взяла?
— Я вижу часто, как мальчишки после первого боя и первой разведки прячутся от всех. Думают, что их страх никто не заметит. Но такое поведение само за себя говорит. А ты, или на самом деле сильный, или дурак законченный.
— Чем же я так себя выдал? Если честно, мне было страшно в разведке, когда немец рядом ходил и стрелял.
— Ну вот, ты же выжил.
— А что могло быть по-другому.
— Могло. Одни сдаются, другие в бой лезут, а третьих вообще домой отправляют, в тыл. Люди с ума сходят.
— Значит, я молодец, сумел выстоять, — улыбнувшись произнес Григорий.
— Вот именно сумел. Я бы, если бы не она, тоже с тобой бы… Но, знаю, ты честный. И пусть у вас любовь тяжелая, тайная — я помогу. Ты такой… Мне кажется, что эта война вот таких и боится. А эта пробитая рация — знак. Она не может тебя взять. Если честно, я такого искала. Я верю в судьбу. Ты неделю на фронте, а уже и повоевал и в разведку сходил. Все это не просто так. Танька молодец, что решилась и объяснилась. Ты смерть от кого хошь отгонишь.
— Ты хочешь, чтобы я тебе помог? — нахмурившись, спросил Григорий.
— Если захочешь, прибегу.
— А как же подруга?
— А как же война?
— Нельзя на это списывать.
— Наоборот. Начну ревновать к ней, в могилу загоню. Ведь бабы как, они злые и мысли знаешь какие?
— Ну, говори!
— Прости, если бы ее убили, ты бы смог со мной?
— Дура ты. Не подходи к ней! И башку свою прочисти! — закричал Гриша. — Была б ты мужиком, врезал бы сейчас!
— А ты врежь, Гриша, врежь! Прошу, дай мне, да так, чтобы я про все забыла, — со слезами закричала Лена. — Да только, сколько бабу не бей ничего не изменишь, если она любит
— А ты что, любишь?
— Нет. Если я влюбляюсь, сам знаешь, что этого человека ждет.
— А ты не ври, скажи правду! Я смерти не боюсь и войну с ее шутками презираю!
— Люблю.
— Ну что же делать?Я же не сволочь какая-нибудь. Как мне с двумя, да еще одинаковыми?
— Ты про меня забудь. Сам говоришь, честным надо быть. А если я тебя у подруги, даже на вечер украду, снова все предам, во что недавно поверила.
— Ты поверила в приметы войны?
— Да. Нельзя у подруги парня забирать, тем более мне.
— Ну и что ты думаешь?
— А ты не обращай на меня внимания. Я буду рядом улыбаться, а ты не обращай. Сможешь?
— Придется.
— Гриш, но если честно…
— Я устал от твоей честности. Все у тебя честно! Хочу — вот, твое честно! Даже если с Танькой что-то случиться — на меня не рассчитывай.
— Почему?
— На войне может быть только одна фронтовая подруга. Погибнет, я до конца войны больше ни с кем. Ее душа будет рядом со мной. Если надо защитит, а если что спасет — подскажет — знак даст.
— Вот ты какой?
— Да.
Титова резко повернулась и, закрыв ладонями лицо, убежала в землянку. Гриша окликнул двух Федоров и с ними пошел к штабу.
— Михайлов, — услышал он голос ротного Вани. — Погодь.
Старший лейтенант подбежал к нему, хотел что-то спросить, но, увидев злое лицо солдата, передумал. Немного помялся, но потом вышел из положения и спросил:
— Какой связист наш? В первую роту кого пришлют?
— Федора, — ответил Григорий и, отдав честь, вернулся к ребятам и повел их в штаб.
Около штаба комбат и старшина построили прибывшее пополнение.
— Давай, своих ставь в строй, — крикнул Киселев. — Пионерский отряд еще не в сборе.
Два Федора встали в строй.
— Да, — подумал Григорий, — совсем дети. А я еще стеснялся, что молодой. А там что?
Он прошел за строем к последним, обошел их и, увидев, удивился. В строю стояли четыре дряхлых деда и несколько мужиков. Они никак не вписывались в общий пионерский отряд.
— А эти, откуда? — спросил он старшину.
— Два деда вроде с партизанского отряда, он вошел в нашу часть, а остальные из госпиталя.
— Так, солдаты! Вы попали в Отдельный Штурмовой батальон. Мы везде впереди: в атаке, в разведке и в общем наступлении, — громко произнес комбат.
— Все разместились?
Солдаты загудели.
— Вопросы есть?
— Когда в бой пойдем? — крикнул кто-то из молодых.
— Успеете еще навоеваться. Впереди город-крепость Кенигсберг. Пока не возьмем его, не уйдем.
Пополнение вновь загудело.