Батальон крови
Шрифт:
Даже в темноте Гриша видел, как подпрыгивает впереди земля. Он не думал о минах, о смерти, он не чувствовал страха. Не слышал свиста пуль. Немцы встали на дороге в полный рост и, смеясь, стали обстреливать убегающего солдата. Григорий спотыкнулся и метра два проехал юзом по грязи. Он откатился в сторону, перезарядил за секунды автомат, достав из-за пазухи приготовленный заранее барабан, и увидев стоящих в полный рост немцев, стал стрелять по ним. Он увидел, как четверых фрицев, словно в тире, резко сбили с ног пули, и отбросили их тела в кусты, остальные упали на дорогу и начали прицельно стрелять в ничем не прикрытого солдата.
—
Григорий бежал, не чувствуя усталости.
— Неужели я смог? — спрашивал он себя. — Неужели все живы?
Увидев огонь крайнего костра, Григорий остановился и только теперь почувствовал, что не может дышать. Он присел, оперся на колено и, делая глубокие вдохи, постарался прийти в себя.
Солдаты батальона встретили его у окопов. Отвели в штаб и заставили выпить спирту.
Воувка радостный обнял его и что-то непонятное, по-видимому, по-белорусски прошептал в ухо. Единственным кто стоял мрачным был комбат.
— Хороший ты поступок совершил, но придется о нем забыть. Пока Николая не отвели в госпиталь, расскажи всем, что нужно говорить, приказал он командиру разведгруппы.
— А что говорить? Рацию оставили, а в поле попали под обстрел. Англичанин погиб и все. О всех сомнениях, рассказах о том, как он путал дороги и сдавался, нужно забыть, — предложил Санек.
— Хорошо, согласился комбат. — Если будут душу вытаскивать, помните об этом и говорите одно и тоже. Малейшее расхождение и все, замордуют до смерти.
— Главное успеть предупредить Яшку, когда он вернется, — произнес раненый Колек, но Воувка всех успокоил:
— За Яшку я как раз спокоен. Он ничего не скажет, сам какую-нибудь историю придумает не хуже. Он знает, что рассказывать о разведке правду иногда опасно.
К штабу приехала машина с врачом. К этому времени рука Николая висела как плеть. Он пытался ее привязать, но, видимо, сильная боль мешала. Его сразу увезли в госпиталь, а остальные, выпив спирта, согрелись и поели. Старшина с солдатами принесли им котелки с кашей и целую канистру спирта. Савчук подумал, что, возможно, у кого-то отморожены ноги и руки. Разведчики пришли скрюченные, больные и, конечно, уставшие. Старшина хотел растереть им отмороженные места, но увидел, что после выпитой дозы все согрелись и отошли от холода.
Через час разведчики ушли в свой дом. Перед этим Григорий доложил в штаб
Комбат вместе с комдивом «обмывал» его генеральские погоны. Он хоть и выпивал с остальными, но все время думал, что могло задержать ребят. Узнав, что разведчики вернулись, он сразу покинул штаб и приехал в батальон. Шофер комдива, довез его и сразу вернулся.
Увидев спящего на диване Григория, он не стал его будить и отправился в дом к разведчикам. Все уже легли спать, но Воувка встал, вышел из дома и в двух словах объяснил комбату ситуацию. Пообещал утром все рассказать подробно. Главное — что задание выполнено — Киселев услышал. Воувка уже расслабился и выпитый спирт сильно ударил по его уставшему и замерзшему телу. Он не стал вдаваться в подробности, но предупредил, что Яшка еще не дошел. Попросил комбата, чтобы тот, рассказал отставшему разведчику о выполнении задания.
— Он, молодец, остался нас прикрыть. Мы нарвались на машину с фрицами, вот он и задержался. Немцы обстреляли группу, англичанин погиб. Яшка их задержал, дал возможность нам уйти, — произнес Воувка и сразу ушел в дом.
Комбат понял: что-то здесь не то. Он не стал допытываться, решил отложить это дело до утра. Сам дошел к радисткам и попросил их связаться со штабом дивизии. Доложил о выполнении задания и возвращении группы. Дежурный офицер все записал и пообещал, как только комдив проснется, отдать ему это донесение.
Утром принесли Яшку. Все радостные встречали его и смеялись. Разведчики, узнав о возвращении товарища, прибежали в штаб. Всех удивило — Яшка был пьян. Он что-то невменяемо лепетал и никто не мог разобрать о чем он говорит. Его уложили спать в доме разведчиков, а остальные, стали готовиться к Новом году.
Радист Михайлов, узнав, где готовится праздник, сразу отправился туда.
Для встречи Нового года оборудовали большой сарай. Три дня до этого из него выносили сено и доски, подметали пол и лишь после этого поставили ёлку.
С ёлкой случилась отдельная история. Старшина присмотрел красивую голубую ёлочку у одного из немецких домов. Тридцатого числа, за день до праздника, он взял топорик и спокойно пошел рубить ее. Три старых немки встали стеной: они готовы были погибнуть за эту зеленую красавицу, а старшина разозлился и назло, хотел срубить именно ее. Компромисс нашли только к вечеру. Два бойца, крымчане, предложили пересадить ее на время праздника в бочку. Немки согласились и уже тридцать первого солдаты принесли в большой сарай ёлку, пересаженную в бочку. А когда пришел Григорий, все спорили, как наряжать зеленую красавицу.
Березкина пыталась наложить на ёлку ваты:
— Посмотрите, как она на снег похожа, — доказывала девушка, но старшина возражал:
— От твоей ваты впечатление, как будто ее ранили! Ты еще гирлянды из бинтов сделай.
— А что и сделаю! Разукрашу их, будут разноцветные ленточки, — отвечала медсестра. Она хотела показать, как оно будет выглядеть но, испачкав бинт красками, найденными у немцев, согласилась с Савчуком. Все бинты даже голубые смотрелись страшно — особенно розовые. Юлька хотела, чтобы был красный цвет — символ знамени. Она сделала его и когда показала, сама поняла, что для праздника это не годится. Розовый бинт напоминал о войне: казалось, что его сняли с раненного, который долго лежал в мокром снегу. Девушка сложила свои бинты и вату в сумку и немного обидевшись, села в стороне на лавку.