Батяня. Бой против своих
Шрифт:
Майор Лавров мягко шагал по бесцветному линолеуму в непривычном для него, накинутом на плечи зеленоватом халате. Майор знал здесь каждый уголок — время от времени он навещал своих курсантов, получивших травмы во время учений или сдачи сложных нормативов.
— Здравствуйте, товарищ майор! — игриво заулыбалась дежурная медсестра.
— Привет, Маринка, — Батяня одарил девушку сдержанной улыбкой.
— Не припомню, кто из ваших ребят сейчас у нас?
— На этот раз моих здесь нет, — улыбнулся майор, опустив на стол коробку шоколадных конфет, — мне бы к майору Бутусову попасть.
— Это тот, у которого вчера парашют
— Именно, — подтвердил Лавров. — Кстати, как он?
— Нога сломана, а в целом состояние удовлетворительное, — медсестра продолжала мило улыбаться, дольше, чем этого требовала простая вежливость. — Вам в двадцать первую.
Батяня не удержался и подмигнул девушке.
«Хороша, но, кажется, думает, что я на ней жениться собрался», — подумал Лавров и уже хотел было зайти в палату, как за его спиной раздался взволнованный голос медсестры.
— Может, завтра в кино сходим, товарищ майор? Мы с подругой собирались. Она не может. Жалко, если билет пропадет.
Батяня обернулся и не нашел в себе сил отказаться:
— Вообще-то…
— Тогда завтра в восемь у южного КПП, — девушка покраснела и тут же отвела взгляд.
Палата, в которую определили майора Бутусова, разительно отличалась от тех, в которых находились курсанты и сержанты. Здесь было все необходимое для больного человека — умывальник, отдельный туалет и даже небольшой телевизор, который разрешалось смотреть до полуночи. Да и место у дальневосточного гостя было самым лучшим, как принято говорить в больницах и госпиталях, «козырное» — у окна. Тут тебе и свет, и прохлада, особенно летом, когда в помещении стоит невыносимая духота, как сейчас. Вторая кровать пустовала. Майор оказался единственным старшим офицером, угодившим в госпиталь.
— Подфартило тебе, майор! — произнес Лавров, присаживаясь на угол койки.
Бутусов раскрыл глаза, отвернулся от стены и посмотрел в лицо десантника. На его губах заиграла улыбка, узнал:
— Думал, вновь медсестра со шприцем. Искололи задницу — не знаю, как сидеть потом буду.
— Как здоровье? — Батяня скосил глаза на загипсованную ногу офицера.
— Ерунда, врачи сказали, что через неделю смогу стать на костыли, а потом все срастется в лучшем виде.
Лавров с любопытством всматривался в лицо Бутусову. Вчера он так и не вспомнил, где встречал этого человека, даже начал сомневаться, мало ли бывает просто похожих. Теперь же, при тусклом освещении, он точно припомнил, что знал его раньше. Правда, где он с ним пересекался, оставалось пока для Лаврова загадкой.
— Ты чего так в лице изменился? — сказал Бутусов, ощущая на себе придирчивый взгляд Лаврова.
— Ты ведь «Рязань» заканчивал?
— А что же еще? Десантуру только там учат, — в недоумении ответил майор. — С тобой точно все в порядке? А то смотришь на меня, как новобранец на министра обороны.
— Ты в какой учебной роте был?
— В девятой. У нас еще ротный командир с еврейской фамилией. Как там его… — офицер из Дальневосточного округа нетерпеливо щелкнул пальцами.
— Капитан Берштейн, — как-то само собой всплыло из глубины памяти и слетело с языка у Лаврова.
— Вот-вот, — закивал Бутусов. — Погоди, и ты его помнишь?
В памяти Батяни словно прорвало дамбу воспоминаний. Человек, которому он спас вчера жизнь и который сейчас находился перед ним, был его однокурсником по Рязанскому военному училищу.
— Ты еще отличником
Бутусов громко засмеялся — повстречать через много лет своего однокурсника при подобных обстоятельствах дорогого стоит.
— Точно. А ты в какой роте служил?
— У ротного Рылеева.
— Ну и зверь… — выругался Бутусов.
— Ты тоже, когда тебя командиром отделения назначили, своих любил погонять, — неожиданно припомнил Лавров, — тебя даже побить собирались. Или побили?
Бутусов изменился в лице и, немного помешкав, ответил:
— Побили. Но командованию я так и не сказал, кто. В жизни всякое бывает, — он не стал переводить разговор на другую тему.
Десантники добрый час вспоминали своих общих знакомых, ротных командиров, смеялись над курьезными случаями, происходившими во время их учебы в Рязанском училище ВДВ. Майор Бутусов и майор Лавров нашли в своей теперешней карьере много общего и уже вели себя так, словно знали друг друга всю жизнь.
— Ну, и как там у вас в Уссурийском крае? — спросил Батяня, не переставая при этом смеяться.
Бутусов приподнялся на локтях, его лицо вмиг сделалось серьезным.
— Знаешь, Андрей, неважно, — причмокнул он, — в скорой перспективе китайцы заселят всю территорию нашего Дальнего Востока. Они, как саранча — все на своем пути переваривают. Ползут и размножаются, размножаются и ползут. Когда количество населения КНР превысит критическое число, они начнут искать новые земли. А это большая часть востока России, — на одном дыхании говорил Бутусов, — даже третья мировая война может начаться. Пусть наши политики и военные твердят, что самый наш злейший враг США и Европа, но на самом деле все наоборот. Америка и европейские страны — единственные наши союзники в борьбе с китайцами. Только вместе мы сможем остановить эту чертову миграцию саранчи…
— Да брось ты, — махнул рукой Лавров, — мы все равно до этого времени не доживем, да и наши дети тоже. А там и у китайцев бум рождаемости окончится. Чем богаче люди живут, тем у них детей меньше.
Офицер из Дальневосточного округа чуть подался вперед и заглянул в глаза Батяни. Лавров мельком отметил в его взгляде азиатскую хитрость, с такой же с экрана телевизора смотрели восточные дипломаты и политики — гости России.
— Не знаешь ты реальной ситуации у нас на Дальнем Востоке. По телику такого не покажут, а по радио не расскажут. Просто никто об этом пока еще всерьез не задумывается, — ухмыльнулся Бутусов. — У нас в некоторых поселках и райцентрах — больше половины китайского населения! В Хабаре на рынках уже ни одного славянского рыла. Кто нелегально живет, кто вид на жительство за деньги покупает…
Лавров выставил правую руку вперед, поднялся с койки и распахнул форточку. В душную палату ворвался поток свежего ветра.
— Не понимаю я тебя, Игорь, — покачал головой Батяня, запуская руку в темный пакет, с которым пришел в госпиталь, — отчего ты на них зло держишь? — ему не хотелось продолжать скользкую тему.
Со славянином, может, и продолжил бы, но на него глядели раскосые глаза.
— Я сам кореец, родился в Казахстане: туда Сталин еще до войны всех корейцев сослал, — Бутусов тяжело вздохнул, — родители потом вернулись под Хабару. Ты не смотри, что у меня глаза все время щурятся, да и кожа не совсем белая. Можно кем угодно по крови родиться. Но я российский офицер в душе, и этим все сказано.