Батый. Хан, который не был ханом
Шрифт:
§ 19. Борьба за Кавказ и Малую Азию
Султан спросил: «Как мой брат?» Тот ответил: «На вершине величия овладел страной Абхаз и покорил вилайет Грузию».
В то время как наследник Джучи с родичами и военачальниками с Субэдэй-багатуром во главе выступил в поход на Волжскую Булгарию и далее на Запад, другую сорокатысячную армию монголов, действовавшую на юго-западном направлении, возглавил Чормагун-нойон из племени сунит (Рашид ад-Дин 1952а, с. 98-99]. Вместе с нойоном Байджу из племени бэсут, родственником знаменитого Джэбэ, он тоже был отправлен в поход по воле великого хана Угедэя. Возможно, наследник Джучи осуществлял контроль над всеми военными действиями на западном направлении — включая Поволжье, Дешт-и Кипчак, Иран, Кавказ и Малую Азию, и Чормагун с Байджу были подотчетны ему. На подобную мысль наводит сообщение арабского историка XV в. ал-Айни: «В 641 г. («21 июня 1243-8 июня 1244 г.) Татары вторглись в земли государя Румского Гияс ад-Дина Кей-Хосру, сына Ала ад-Дина Кей-Кобада... Предводителем же Татар был один из великих людей их,
Чормагун и Байджу всячески отстаивали свою самостоятельность, демонстрируя подчинение воле исключительно великого хана, и даже, как упоминалось выше, сами пытась оказывать давление на монгольских наместников в Иране, подчинявшихся Бату. Пока последний был занят западным походом, Чормагун покорил Кавказ, затем вторгся в Малую Азию, взял Эрзерум и даже дошел до границ Трапезундской империи, заставив ее императора признать зависимость от монгольского великого хана [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 89; см. также: Пашуто 1956, с. 147-149]. В год воды-зайца (1243) Байджу-нойон, сподвижник Чормагуна, к этому времени разбитого параличом и лишившегося речи [Патканов 1871, с. 76], разгромил у Кеседага сельджукского султана Рукн ад-Дина Кей-Хосрова II и заставил его признать власть монголов. Султан оказался весьма ловким политиком: видимо, узнав о противоречиях между Чормагуном и Байджу с одной стороны и Бату с другой, он направил наследнику Джучи своих сановников с дарами, тем самым признав зависимость не от своего победителя Байджу, а от правителя далекого Дешт-и Кипчака. Бату с готовностью принял дары сельджукского султана и «через некоторое время он дал им разрешение вернуться и пожаловал для султана колчан, футляр для него, меч, кафтан, шапку, украшенную драгоценными камнями, и ярлык», — сообщает сельджукский историк Ибн Биби [СМИЗО 1941, с. 25; см. также: Маршак 1994, с. 242; Крамаровский 2001, с. 224]. Эти «подарки» символизировали признание одаряемого правителя вассалом монгольского государя и его включение в монгольскую имперскую иерархию [ср.: Тарих-и Систан 1974, с. 376— 377; см, также: Гекеньян 2005, с. 132]. После смерти Чормагуна и свертывания активных военных действий Байджу-нойон был назначен даругой — гражданским наместником завоеванных областей и уже официально вышел из подчинения Бату. Симон де Сент-Квентин, посетивший Байджу в 1247 г., сопровождая папского посла Асцелина, в своем отчете упоминает одновременно Байджу и Бату: И хотя он различает их титулы, называя Байджу просто noy («нойон»), а Бату — princeps Tartarorum maximus («великий татарский князь»), он нигде не отмечает, что один из них подчинялся другому [см.: Saint-Quentin 1965, XXXII, 34, 40]. Естественно, политику Бату в отношении сельджуков новый даруга счел посягательством на свою власть и вскоре получил возможность нанести ответный удар.
В 643 год Хиджры (1246 г.) Байджу предложил помощь армянам, осажденным в Тарсе турецкими войсками, — этим он открыто бросал вызов Бату, чей сюзеренитет признавал Румский султанат [см.: Шукуров 2000, с. 182]. В том же году умер султан Кей-Хосров II, и Бату утвердил в качестве его преемника старшего из его сыновей — Изз ад-Дина Кей-Ка-вуса II. Байджу тут же выдвинул своего кандидата — Рукн ад-Дина Килич-Арслана IV, брата и соперника Изз ад-Дина [Шукуров 2001, с. 155; ср.: Киракос 1976, с. 196]. Не придя к согласию, братья отправились в Каракорум, где вопрос о троне должен был решить великий хан, и их поездка, в принципе, устраивала и Бату, и Байджу — первый был уверен в своем собственном влиянии, второй — в поддержке имперских властей. Великий хан, однако, принял компромиссное решение, разделив власть в Сельджукском султанате между обоими претендентами. Тем не менее, когда ставленник Байджу-нойона Рукн ад-Дин расправился с визирем Шамс-ад-дином, ставленником Бату, именно властитель Улуса Джучи направил своих представителей для расследования этого дела: «Тогда прибыла группа послов от Саин-хана для расследования дела сахиба Шамс-ад-дина и с упреками за его убийство. Так как Шемс-ад-дин Туграи был великим оратором и весьма сладкоречивым, то его с большими деньгами послали к Саин-хану для отражения упреков и ответа на вопросы» [СМИЗО 1941, с. 26; см. также: Шукуров 2001, с. 155]. Другим регионом; за влияние над которым боролись Бату и Байджу, стало Закавказье. Рашид ад-Дин сообщает, что «в нокай-ил, года собаки, соответствующий 635 г. [1237/ 38. — Р. П. ], осенью Мунке-каан и Кадан отправились на черкесов и зимой убили там государя по имени Тукар... После этого в год кака-ил, года свиньи, соответствующий 636 г., Гуюк-хан, Мунке-каан, Кадан и Бури отправились в сторону города М.н.к.с. и зимой, после месяца и пятнадцати дней осады, взяли его. (Они) еще были в том походе, когда наступил год мыши. Весной, назначив войско, дали его Букдаю и отправили в сторону Тимур-кахалка, чтобы он занял его и область Авир» (речь идет о Дагестане — «стране аров») [цит. по: Арсланова 2002, с. 174-175; см. также: по 1994, с. 180]. В это же время в Грузии и Армении воевал и Чормагун. Его преемник Байджу-нойон не намеревался уступать контроль над этими странами Бату, но последний занял жесткую позицию в отношении закавказских областей — ведь эти земли были обещаны во владение еще Джучи. Рашид ад-Дин сообщает, что отряды Бату под командованием некоего Ильдавура вели боевые действия на Северном Кавказе, в районе «Тимур-кахалка» («Железные ворота», т. е. Дербент), еще в 1244-1245 гг., то есть уже после того, как Бату свернул свои основные боевые действия [Рашид ад-Дин 1960, с. 46; см. также: Насонов 2002, с. 221].
В 1242-1243 гг. грузинская царица Русудан, дочь Тамары, вернулась в Тифлис из Имерети, куда она бежала, спасаясь от войск Чормагуна. Два года спустя она вознамерилась возвести на трон своего сына Давида, и Байджу вызвал к себе для принятия официального решения по этому вопросу. Однако
Как видим, чтобы удержать под своим контролем все те земли, которые еще Чингис-хан отдал Джучи, Бату вынужден был бороться не только со своими родственниками — Чингизидами, имевшими, в общем-то, довольно обоснованные претензии на земельные владения, но и с менее родовитыми нойонами, которые апеллировали к воле назначавшего их великого хана. И в таких случаях для Бату было очень важно не перешагнуть ту тонкую, почти незаметную грань между реализацией собственных прав и сопротивлением воле монарха, находившегося в Каракоруме.
§ 20. «...Поеха въ татары кь Батыеви»: Батый и русские князья
Divide et impera, cum radix et vertex imperii in obedientum consensu rata sunt.
Если анализировать деятельность Бату на основе отечественной историографии, поневоле можно прийти к выводу, что он занимался преимущественно делами русских княжеств. [20] Между тем Русь составляла не самую значительную сферу его политических интересов, и не меньше внимания он уделял, как мы имели возможность убедиться, своим падениям и вассальным государствам в Поволжье, Иране, Закавказье и Малой Азии.
20
«Чуть ли не вся деятельность Батыя как «ордынского хана» лась к усилению Александра Невского», — отмечает г-н Бушков [Бушков 2004, с. 185]. Ехидное, как ему представляется, замечание, вызвано исключительно рассмотрением деятельности Бату на основе отечественных исторических сочинений.
Русские князья — и те, кто сражался с монголами в 237-1241 гг., и те, кто уклонился от столкновений, — не сразу пришли к мысли о сотрудничестве с Бату. Это привело к тому, что в ряде русских городов были поначалу посажены наместники правителя Улуса Джучи (возможно, из числа представителей местного населения). Такой наместник был посажен, например, в Угличе после добровольной сдачи этого города монголам весной 1238 г., и вернувшемуся после монгольского нашествия князю Владимиру Константиновичу удалось вернуть себе власть в уделе только после поездки к Бату в 1244 г. [Каргалов 1967, с. 135-136; Соловьев 1999].
Переяславль-Южный, как мы помним, в 1239 г. был взят штурмом, причем управлявший им епископ Симеон погиб, а его преемник так и не был назначен: впоследствии вместо переяславской епархии была учреждена сарайская. С упразднением епархии город полностью потерял свое значение и перешел под прямое управление чиновников Бату: согласно Ипатьевской летописи, когда Даниил Галицкий, отправлявшийся к Бату, «пришел в Переяславль, и тут его встретили татары» [ПЛДР 1981, с. 313]. Вероятно, в Переяславле располагались представители монгольской администрации, подчинявшиеся Курумиши («Куремса» русских летописей), сыну Орду и племяннику Бату, который, видимо, контролировал южнорусские земли от Переяславля и далее к западу [см.: Мавродин 2002, с. 370]. Впрочем, сам Курумиши, видимо, не пребывал в Переяславле, а кочевал по южнорусским степям: Иоанн де Плано Карпини сообщает, что встретил его к югу от Киева.
Судьбу Переяславля во многом разделил и Чернигов, взятый войсками Мунке в том же 1239 г. Город также лишился епископа: Порфирий Черниговский попал к монголам в плен и отправлен в подконтрольный им Глухов [ПСРЛ 1908, с. 781; см. также: Насонов 2002, с. 234; Мавродин 2002, с. 365]. Черниговская епархия была упразднена, и город очень быстро потерял свое прежнее значение второго после Киева центра Южной Руси. Настолько быстро, что когда бывший черниговский князь Михаил Всеволодович вернулся на Русь и отправил в Чернигов своего старшего сына Ростислава, тот просто-напросто отказался туда возвращаться, рассчитывая на более престижный Галич [Мавродин 2002, с. 366]. Не исключено, впрочем, что Ростислава могли не пустить в город монгольские наместники. То, что таковые в Чернигове имелись, сомневаться не приходится — сохранилась грамота рязанского князя Олега Красного от 6765 (1257) г.: «Се аз, великий князь Олег Ингваревичь рязанской — пришел есте к нам на Рязань ис Чернигова владетель Черниговской Иван Шаин... что есте был он посажен от Батыя на Чернигов владетелем, и яз, князь великий, ведая его Ивана Шаина породы ханска и воина добра, велел ему отвесть поле на реке Проне...» [цит. по: Мавродин 2002, 369]. Таким образом, Чернигов, также находившийся в пределах лесостепной зоны, представлял интерес для монголов и потому был передан Бату своему родичу, идентифицировать личность которого не представляется возможным. Таким образом, монголы прочно закрепились в Чернигове и не собирались возвращать его представителям местной династии. Не исключено, что это стало одной из причин расправы с князем Михаилом в ставке Бату, о которой мы подробнее поговорим ниже.
В. Н. Татищев пишет: «Батый же посадил во граде Киеве воеводу своего» [Татищев 2003, ч. 3, гл. 38]. Ни одного подтверждения этой информации в сохранившихся летописях нет, но вряд ли подобный факт был выдуман историком. Принимая во внимание, что он пользовался летописными сточниками, не дошедшими до нас, можно допустить, что сообщение почерпнуто Татищевым из несохранившегося источника: золотоордынские баскаки в Киеве находились и в более поздний период, еще в середине XIV в. [см. напр.: Ермолинская летопись 2000, с. 141; Московский свод 2000, 233].