Батый

Карпов Алексей Юрьевич

Несмотря на то что Батый вёл кочевой образ жизни, он в полной мере сумел оценить роль и значение городов в своём государстве. Известно, что Батый основал город, ставший столицей Золотой Орды. Город этот получил название Сарай (что значит «дворец»), или Сарай-Бату, а позднее, при Берке, именовался Сарай-Берке. Расположен он был на левом берегу Ахтубы, левого рукава Волги (у нынешнего села Селитренное Харабалинского района Астраханской области). Гильом Рубрук, проезжавший здесь в 1254 году, называет его «новым городом» и отмечает, что уже в то время здесь имелся дворец Батыя, давший название всему городу. «Он построил город, пространство которого было столь обширно, как помыслы его, и эту весело распевающую местность назвал Сарай», — как всегда образно и пышно выразился персидский историк Вассаф; впрочем, арабу аль-Омари Сарай показался «небольшим городом между песками и рекой». Яркое описание города периода его расцвета оставил Ибн Баттута, посетивший Сарай в 1333/34 году: «Город Сарай — один из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, красивыми базарами и широкими улицами». К этому времени Сарай входил в число крупнейших городов Европы. Чтобы узнать его истинные размеры, арабский путешественник решил объехать город кругом. «Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня… и добрались до нашего жилища не раньше как при закате, — пишет он. — Однажды мы прошли его в ширину; пошли и вернулись через полдня, и всё это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов». С самого начала здесь жили представители разных

народов, населявших Золотую Орду, — помимо собственно монголов («настоящих владык» страны, как называет их Ибн Баттута), это были кипчаки (половцы), асы, черкесы, русские, греки. «Каждый народ живёт в своём участке отдельно, там и базары их»; имелся в городе и особый квартал для купцов, обнесённый стеной. Дворец хана носил название Алтунташ, что означало: «золотая голова» ³⁰. Современные археологи отмечают, что Сарай был весьма благоустроен для своего времени, располагал водопроводом и канализационно-сточной системой. Дворцы и общественные здания строились из обожжённого кирпича на известковом растворе. Как и другие города Золотой Орды, Сарай не имел крепостных стен. Правители Орды полагали, что одна лишь сила их власти обеспечивает полную безопасность столице; наличие же стен вокруг других городов могло представлять опасность в случае внутреннего мятежа.

Сарай оставался столицей Орды до времён хана Узбека, когда выше по течению Ахтубы была построена новая столица — Сарай ал-Джедид, или Новый Сарай (в нынешней Волгоградской области). Но и после этого Старый Сарай играл важную роль в азиатско-европейской торговле, оставаясь одним из крупнейших транзитных пунктов на путях между Западом и Востоком ³¹. Монументальные постройки Сарай-Бату частично сохранялись до 80-х годов XVI века, когда царь Фёдор Иванович приказал ломать «мизгити (мечети. — А. К.) и полаты в Золотой Орде» и «делати» из них русский город Астрахань.

К числу городов, возможно, основанных Батыем, относят также известные из восточных источников Укек (на территории нынешнего Саратова), Бельджамен (Бездеж русских летописей) в районе Волго-Донской переволоки, возможно Хаджи-Тархан, предшественник нынешней Астрахани, некоторые города Крыма и Северного Кавказа. А в так называемой «Казанской истории», русском сочинении XVI века, основанном на местных казанских преданиях (её автор 20 лет провёл в Казани в качестве пленника, принял ислам и находился в окружении казанского хана), говорится об основании «царём Саином», то есть Батыем, и самой Казани — точнее, так называемой Старой Казани, расположенной в нескольких десятках километров от нынешнего города, на реке Казанке. Правда, приведённая здесь легенда об основании города носит чисто фольклорный, даже сказочный характер: в ней рассказывается о некоем гигантском змее «о двух головах», пожиравшем «человеки и скоты и звери» и изведённом лишь волшебством; на месте его жилища (змеиного гнезда) и была основана Казань — «Саинов юрт». Легенда эта представляет исключительно литературный интерес и характеризует отнюдь не исторического Батыя, но тот образ мифического «царя Саина», который сложился столетия спустя среди покорённых им поволжских народов. К исторической Казани это предание не имеет ни малейшего отношения ³².

Не все из основанных Батыем поселений превратились в города. Но сам факт их появления свидетельствует о том, что правитель Улуса Джучи придавал большое значение обустройству своих земель, организации правильного сообщения между отдельными частями государства. Так, на восточном берегу Дона он приказал устроить «посёлок русских, которые перевозят на лодках послов и купцов». Поселенцы имели «льготу от Бату, а именно: они не обязаны ни к чему, как только перевозить едущих туда и обратно», — сообщал Гильом Рубрук. Он рассказал и о том, как проходила переправа: «Они сперва перевезли нас, а потом повозки, помещая одно колесо на одной барке, а другое на другой; они переезжали, привязывая барки друг к другу и так гребя». Когда приставленный к Рубруку проводник потребовал себе лошадей, жители посёлка отказали ему, сославшись на упомянутую льготу Батыя. Такие посёлки территориально были привязаны к местам кочевий татар. «Выше этого места татары не поднимаются в северном направлении, так как в то время, около начала августа, они начинают возвращаться к югу, — сообщал Рубрук, — поэтому ниже есть другой посёлок, где послы переправляются в зимнее время». Такой же посёлок был устроен и на Волге — предположительно в районе нынешнего Саратова (его отождествляют с ордынским городом Укеком). Сюда перевели «вперемежку» русских и сарацин (вероятно, волжских болгар или половцев) и тоже обязали их перевозить послов — «как направляющихся ко двору Бату, так и возвращающихся оттуда». Ещё один посёлок на западном берегу Волги сын Батыя Сартак строил как раз в тот год, когда Рубрук возвращался из своего путешествия в Монголию; примечательно, что в этом поселении возводилась и «большая церковь» — вероятно, для переселённых сюда русских или аланов ³³.

Упомянутые поселения предназначались главным образом для обеспечения безопасности и удобства послов и купцов, разъезжавших по бескрайним пространствам Дешт-и-Кипчак. Во времена самого Батыя подобные путешествия таили в себе немалую опасность. Тот же Рубрук рассказывал об отрядах из русских, венгров и аланов, «рабов татар», которые разбойничали на путях между ставками Сартака и его отца, то есть в самой сердцевине державы Батыя. Как видим, многие из тех, кого угоняли в Орду, не желали мириться со своей участью. Численность таких шаек доходила до двадцати — тридцати человек; они «выбегают ночью с колчанами и луками и убивают всякого, кого только застанут ночью. Днём они скрываются, а когда лошади их утомляются, они подбираются ночью к табунам лошадей на пастбищах, обменивают лошадей, а одну или двух уводят с собою, чтобы в случае нужды съесть». В глазах татар всё это было тягчайшим преступлением и каралось смертью. Для борьбы с разбоями принимались самые суровые меры. И с течением времени ситуация на дорогах изменится кардинально. Известно, что Бату покровительствовал купцам, прибывавшим к нему с товарами из разных стран, давал им льготы и, как правило, платил больше, нежели они запрашивали. Ту же политику будут проводить и его преемники. Путешественники XIII–XIV веков сообщают о неизменно благожелательном отношении правителей Орды к людям, занятым торговлей. Со времён братьев Поло (50-е годы XIII века) итальянцам стал известен сухопутный путь в Китай; чтобы добраться туда из Каффы (Феодосии), требовалось в среднем 279 дней, то есть чуть больше девяти месяцев. При этом значительная часть пути проходила по землям Золотой Орды. «Путь от Дона до Китая и днём и ночью очень безопасен», — отмечал в 1338 году флорентийский купец, автор всеобъемлющего торгового путеводителя Франческо Бальдуччи Пеголотти ³⁴.

Но эта «глобализация» XIV века имела и оборотную сторону. Она обернётся катастрофой, более страшной для Европы, нежели даже нашествие Батыя. Речь идёт о пандемии чумы — печально знаменитой «чёрной смерти», которая всего за несколько лет вместе с торговыми и посольскими караванами и морскими судами распространится по всему миру — от Южного Китая до Дешт-и-Кипчак, низовий Волги и Причерноморья, а затем и до самых удалённых уголков Европы и Ближнего Востока. Около 1346 года из генуэзской Каффы в Крыму болезнь перекинется в портовые города Италии, затем во Францию и так, одну за другой, поразит все европейские страны. Последствия будут чудовищными: смерть не пощадит никого, выкашивая города и целые области. По некоторым оценкам, менее чем за десятилетие Европа потеряет половину или даже больше всего своего населения… Таково ещё одно отдалённое последствие монгольских завоеваний ³⁵. Конечно, к самому Батыю оно не имеет прямого отношения, а вот к истории основанной им Золотой Орды имеет, и даже очень.

Это громадное государство почти на два века переживёт своего создателя — срок очень большой для степной империи, включившей в себя территории с совершенно различными укладами жизни. Если говорить о самой основе существования Золотой Орды, о той скрепе,

которая соединила разноязыкую, многоконфессиональную массу племён и народов, населявших её, то этой скрепой нужно признать прежде всего страх — глубокий, животный страх перед грозными завоевателями. Представители другого мира, другой цивилизации, монголы внушали ужас одним своим видом, своими обычаями, манерой ведения войны, несомненным превосходством на поле брани, а более всего — своей жестокостью. Цивилизации Дальнего Востока многим отличаются от западных. Сам образ жизни, принципы управления населением были здесь совершенно иными. По-другому смотрели на Востоке и на саму человеческую жизнь, оценивая её гораздо ниже, чем на Западе. Даже способы умерщвления людей были куда более разнообразными и изощрёнными, нежели те, к которым привыкли в странах Европы и Арабского мира, и монголы охотно демонстрировали своё умение лишать человека жизни самым чудовищным, самым противоестественным образом: то вспарывая своим жертвам животы, то взрезая грудную клетку и вырывая у ещё живого человека сердце, то отрезая голову, руки и ноги, расчленяя человека «по суставам», то забивая глотку землёй или камнями, то затаптывая лошадьми или затравливая собаками, выдавливая жир или желчь и вытягивая жилы, сдирая кожу, сваривая в котле с кипящей водой или сжигая на открытом огне, а то давя насмерть досками, на которых сами они могли устраивать пир (как это было, например, после битвы на Калке в 1223 году). Дело не в том, что монголы были по своей природе хуже или лучше тех народов, которые подверглись их завоеванию. (Ничуть не меньше жестокости проявляли, например, хорезмийские воины султана Джелал ад-Дина, долго и упорно воевавшие с монголами, — причём проявляли и в отношении попадавших к ним в плен монголов, и в отношении христианского населения Грузии и Армении, куда хорезмийцы вторглись, теснимые монголами.) Но они, монголы, были другими— настолько другими, что впервые встретившиеся с ними христианские и мусульманские интеллектуалы не находили ни примеров в древней и новой истории, ни аналогий, чтобы хоть с кем-то или чем-то сравнить их, — кроме разве что неясных пророчеств Апокалипсиса об ужасах последних дней мира. И очень скоро страх перед «злыми татарами» пронизал все слои общества. Страх этот проявлялся, можно сказать, на генетическом уровне спустя десятилетия и даже столетия после самого завоевания, парализуя всякую волю к сопротивлению, зачастую подавляя даже элементарное чувство самосохранения. «За умножение грехов наших смирил нас Господь Бог перед врагами нашими: да если явится где один татарин, то многие наши не смеют противиться ему; если же двое или трое, то многие русские, бросая жён и детей, обращаются в бегство» — так напишет русский книжник в начале XV столетия, спустя 170 лет после Батыева нашествия и спустя четверть века после Куликовской победы! ³⁶

Читать подобные строки горько. Но так было не только на Руси. То же чувство животного страха охватывало людей во всех странах, подвергшихся нашествию. Арабский историк Ибн ал-Асир, современник первого вторжения монголов в Иран и Закавказье в начале 1220-х годов, писал почти то же самое, что русский летописец: «Мне рассказывали о них (татарах) такие вещи, которым слушатель едва ли поверит… Так, говорили, что какой-нибудь всадник из татар, войдя в какое-нибудь селение или встав на дороге, по которой ходило много людей, убивал одного за другим из них, причём никто из них не смел тронуть его рукой. Мне рассказывали, что один из них схватил какого-то человека, но, не имея, чем его убить, сказал ему: “Клади свою голову на землю и не трогайся с места”; и тот положил [голову], а татарин пошёл за мечом и убил его. Другой передал мне следующий случай: “Я находился с семнадцатью мужчинами в пути; вдруг появился татарин-всадник и приказал нам связать друг друга. Мои спутники начали исполнять его приказание…”». Ибн ал-Асир не дожил до полномасштабного вторжения татар в земли Восточной Европы, но и то, что случилось в его время, казалось ему бедствием, равных которому история не знала: «Если бы кто сказал, что мир с того времени, как Бог сотворил Адама, и до сего дня не испытал такого несчастия, то он был бы прав, так как летописи не содержат ничего подобного или близкого к этому… Это нечто неслыханное!.. Со времени появления Пророка и до настоящего времени мусульмане не терпели таких притеснений и такого вреда, какие они терпят в настоящее время» ³⁷. А вот слова армянского хрониста Киракоса Гандзакеци, современника нашествия татар на страны Закавказья, который и сам побывал в татарском плену: «Бодрость покидала людей мужественных, опускались руки у искусных стрелков, люди прятали мечи, дабы неприятель, увидев их вооружёнными, не погубил бы без пощады. Голоса врагов снедали их, стук их колчанов нагонял ужас на всех. Каждый видел приближение своего последнего часа, и сердца их останавливались. Дети в ужасе перед мечами бросались к родителям, а родители вместе с ними падали от страха ещё до того, как враг приблизился к ним» ³⁸. О том же писал и Фома Сплитский, вспоминая о нашествии монголов, вслед за Венгрией, на Хорватию и Далмацию. Когда монголы показались в виду города Сплита (где служил тогда архидиаконом Фома), то жители города поначалу не поняли, кто это. Венгры же, бежавшие сюда из своей, уже разорённой страны, «при виде их знамён оцепенели, и их охватил такой страх, что все они бросились к церкви и с великим трепетом приняли святое причастие, не надеясь больше увидеть света этой жизни… Не дожидаясь даже своих детей, гонимые страхом смерти, они бежали в более безопасные места» ³⁹. И такое повторялось везде, где проходили татары.

Знаменитое полотно русского художника Василия Верещагина «Апофеоз войны» изображает страшную картину из истории среднеазиатского завоевателя Тимура — того самого, который вёл войны с ханами Золотой Орды и почти полностью уничтожил их государство в конце XIV столетия. Но башни из человеческих черепов и мёртвых тел — отнюдь не изобретение Тимура. Подобные сооружения насыпали и воины Батыя и других монгольских полководцев. «…Чтобы устрашить тех, кто обитал на другой стороне Дуная, они (татары. — А. К.) сложили на берегу реки многие кучи из несметного количества собранных тел, — писал, например, о разорении Венгрии Фома Сплитский. — …Некоторые из них, насадив на копья детей, как рыб на вертел, носили их по берегам реки». Об отрезанных головах, которые по приказу Бату сваливали в кучи где-то в Венгрии, сообщал и Бенедикт Поляк (среди этих голов, напомню, была и голова Генриха Благочестивого). Пирамиды из разрубленных на части тел, «сваленных друг на друга в кучу, подобно камням», описывал при взятии города Ани и других армянских крепостей Киракос Гандзакеци. Целые горы, состоявшие «из груды костей тех, кого умертвили татары», видели в Средней Азии армянский полководец Смбат Спарапет, итальянец Плано Карпини и многие другие из тех, кто направлялся в Монголию. С течением времени от этих гор оставались лишь «многочисленные головы и кости мёртвых людей, лежащие на земле подобно навозу», — эту картину путешественники наблюдали и на Руси, и в той же Средней Азии ⁴⁰.

Но один только страх перед грозными завоевателями не смог бы обеспечить столь длительное существование государства. Правители Орды проводили достаточно осмысленную политику, вовсю пользуясь услугами китайских, уйгурских и хорезмийских чиновников, накопивших богатый опыт по управлению гигантскими территориями. Почтовая и курьерская служба, обеспечение безопасности на дорогах, сбор и учёт налогов и перепись населения, выпуск твёрдой монеты и бумажных ассигнаций, раздача ярлыков и личная зависимость получивших их правителей от хана, отчётность чиновников перед центральными властями, чёткая организация вооружённых сил, специальные службы по сбору и складированию продовольствия и фуража, наведению мостов и прокладке дорог — всё это было поставлено в древнем и средневековом Китае, а затем и в Монгольской державе, на такой уровень, какого не знала Европа. А потому Монгольское государство, особенно поначалу, функционировало вполне успешно. Строгое соблюдение монгольских законов и установлений сочеталось здесь с широкой религиозной терпимостью, а поразительная жестокость — с тщательным расследованием всякого преступления, причём дело могло закончиться как смертной казнью, так и прощением виновного. Своеобразной была и, так сказать, «национальная» политика монголов — весьма различавшаяся в отношении кочевых и оседлых народов, вошедших в состав империи.