Баязет
Шрифт:
Оставив Некрасова со свертком в руках, прапорщик так же быстро исчез, и штабс-капитан огляделся по сторонам. К счастью, на мосту было пустынно. Юрий Тимофеевич надорвал обертку пакета, в котором, как и следовало ожидать, лежала пачка нелегальщины.
– Вот болваны! – выругался Некрасов и, размахнувшись, швырнул пакет в гудящие под мостом водовороты.
От моста он свернул в кривую улочку, долго стучал в двери одного дома, пока ему не открыли.
– Это вы? – спросил Клюгенау.
– Послушайте, барон, – Некрасов отвел прапорщика в сторонку от дома, и весь их разговор происходил посередине
Клюгенау понимающе кивнул:
– Верьте мне… Латышев погиб в той рекогносцировке, и на этом досье замерзло. Я не думаю, чтобы Штоквиц или… А впрочем, ручаться не могу… Разве тучи над вашей головой стали уже сгущаться?
Некрасов, замолчав этот вопрос, крепко пожал маленькую, как у женщины, пухлую ручку барона:
– Прощайте. Вам я всегда верил…
Арестован Некрасов был в этот же день. Пришли два отменно вежливых жандармских офицера и, учтиво извинившись, переворошили небогатое имущество штабс-капитана. При обыске то и дело слышалось:
– Позвольте побеспокоить… Извините за любопытство… Прошу прощения, а здесь что?..
Искали долго. Все перерыли. И на лицах вдруг проступила тупая растерянность.
– Нету, – сказал один.
– Должно быть, – ответил другой.
Некрасов зевнул.
– Господа, – сказал он, – вы меня с кем-то спутали: я контрабандой не занимаюсь, и ни кирманских шалей, ни гашиша, ни турецкого латакия вы у меня не найдете.
– Найдем, – отозвался жандармский поручик. – Вы сегодня получили из Одессы запрещенную литературу, и нам известно об этом. Так что, господин Некрасов, не разыгрывайте из себя девственника.
Через несколько часов бесплодных поисков того пакета, который крутился сейчас где-то в бурунах Куры, жандармы сдались:
– Ладно. Было бы, конечно, глупо с вашей стороны, господин Некрасов, если бы мы нашли что-либо…
Ночь он провел в чистой и просторной камере офицерской гауптвахты. Караульный начальник, пожилой майор из выслужившихся солдат, был человек предупредительный. Сам принес в камеру пятилинейную лампу, помог застелить постель свежим бельем. Потом, раскрыв записную книжицу и по-мужицки помусолив на языке карандаш, задал традиционные вопросы:
– Какой табак курите?.. Ваше любимое вино?.. Не имеете ли особых привычек?.. Не надобно ли священника?..
– Благодарю, господин майор. Кусок приличного мыла и чистое полотенце. Больше я ни в чем не нуждаюсь. Привычек особых не имею, только не переношу клопов… Кстати, вот один из них уже выползает для знакомства со мною!
Караульный начальник раздавил клопа пальцем:
– Клопик-с. Он детеныш еще. Такой не сожрет… Спите с миром, господин капитан. Желаю без ропота нести крест свой. Не вы, так я – кому-либо из русских людей все равно сидеть надобно. Без этого не бывает…
Спать на следующий день дали вволю. Завтрак подали в камеру хороший – с вином и фруктами, после чего Некрасов должен был предстать пред ясные очи самого полковника Васильева-Бешенцева. Дорогою штабс-капитан раздумывал: «Узелок, по-видимому, завязан крепко… Еще с Баязета! И там не оставляли своим вниманием».
Васильев-Бешенцев, жандарм бывалый, напоминал чем-то
– Голубчик! – вскричал полковник, радостно кидаясь навстречу Некрасову. – Не верю, не верю… нет, нет! Меня на сплетнях не проведешь. Быть того не может, чтобы вы и… Нет, я уже генерал-губернатору телеграфировал о вас в наилучших выражениях… Садитесь, голубчик, садитесь!
Некрасов сел. Над его головой защебетала канарейка.
– Хорош, хорош! – похвалил полковник пичугу. – Эдакая, знаете ли, у него хрусталинка в горле… Между прочим, недавно тут заболел. – Васильев-Бешенцев доверительно приник к уху Некрасова: – Капал, пардон, жиденьким. Мушку не ту съел… Лечить? Но птица же не человек. И я, поверьте, – вылечил! Я, сам я… И знаете как?
Следовал долгий рассказ о том, как лечится птичий понос. Некрасов слушал, отвечал вполне учтиво:
– Забавно! Весьма забавно…
– Прошу, – полковник придвинул к нему сигары.
Юрий Тимофеевич, не найдя щипчиков, кончик сигары откусил и оглядывался, куда бы сплюнуть.
– Да на пол! – ухарским жестом разрешил полковник.
Некрасов сплюнул табак на пол. «Ох, и дошлая же ты скотина!» – решил он про жандарма, который, поднося Некрасову спичку, не уставал говорить:
– Сам не верю. И другим не по-зво-лю. Так и телеграфировал его высокопревосходительству. Однако долг службы… Не имейте на меня сердца, что поделаешь!
– Я понимаю, – отозвался Некрасов, идя на помощь стыдливому жандарму. – Это ваш долг, и выполняйте его. Мой же долг постараться доказать вам…
– Э, бросьте! – игриво отмахнулся Васильев-Бешенцев. – Будем проще. Мне, знаете ли, Юрий Тимофеевич, эта служба уже вот где… – Он похлопал себя по затылку, собранному в трехрядку. – А тут еще реформы пошли. При Николае-то Павлыче, царствие ему небесное, хорошо было. Просто! Уезжаю я, понимаете, в Пермь. «Какие инструкции, государь?» – интересуюсь. А он достает платок, дает его мне и говорит: «Вот тебе моя инструкция: утри слезы всем униженным и оскорбленным…» Хорошо служить при нем было. Простота, ясность!
Некрасов курил. Слушал. Улыбался.
– Теперь не то. Совсем не то, – жаловался полковник. – У меня вот жена, детишки. Музицируют! Да-с… А тут, придя домой, юриспруденцию изучать надобно. Требуют! Говорят – надо… Кстати, – он поманил Некрасова пальцем, озорно подмигнул ему: – Вы не слышали такого?
И полковник, упиваясь, прочел со смаком:
У цепного моста видел я потеху;Черт, держась за пузо, подыхал со смеху:«Батюшки, нет мочи – умираю, право,В Третьем отделенье изучают право,Право – на бесправье? Этак скоро, братцы,Мне за богословье надо приниматься!..»