Байкал
Шрифт:
Аяя посмотрела на меня, надеясь, наверное, что я объясню, и я залился краской так, что думал, задохнусь от жара. Я тоже не знал определённо, что такое надо уметь в спальне, но я знаю, что есть какие-то умелые женщины, способные за плату доставить мужчинам какое-то неземное удовольствие. Мы сами с ней, с Аяей не делали ничего такого. То есть мы целовались, мы всё время обнимались, касались друг друга, словно испытывая постоянную потребность в этом, но я позволял себе касаться её талии, легонько её грудей, что едва приподнимали лиф платья, но ни того, о чём я думать не мог без сжигающего огня во всём теле…
– Она очень красивая, царица, твоя мать, –
Вот тут я и спросил, почему она никогда не злится. Потому что я бы непременно взорвался, если бы кто-то так говорил со мной. На это Аяя ответила невозмутимо, лишь улыбнувшись:
– Ты царевич, Марей, никто не смеет разглядывать тебя. А твоя мать царица, она может разглядывать, кого угодно и говорить, что ей вздумается. А кто я, Марей? – глаза её блеснули, да она не злилась на мою мать, она была оскорблена.
Это вопрос взрослого человека, не ребёнка, который ничего не понимает. Тогда и я ответил серьёзно, как чувствовал и думал:
– Ты? Ты – моя невеста. Ты для меня самый важный человек во всём царстве. Бесценный человек.
Она некоторое время смотрела на меня серьёзно, потом улыбнулась:
– А ты для меня!
И мы засмеялись, потому что и, правда, вышло смешно. Мы вообще много смеялись. Просто от счастья, от юности, от радости, что мы вместе и ещё потому, что нам казалось, так будет всегда.
Глава 2. Бесценная девочка
И это счастье продолжалось безоблачным и первозданным почти год. Но потом всё стало меняться. Во-первых: у Аяи впервые пришли месячные и именно в этот день, важный и тяжёлый для неё, потому что она чувствовала себя больной и несчастной, ещё не понимая, что с ней, я, оставив её одну утром в почивальне, не придав значения её незначительной хвори, не появлялся до вечерней трапезы. А на вечерю я пришёл, опоздав, как ни в чём, ни бывало, и сказал вскользь, что она какая-то сегодня слишком бледная и мне кажется, что у неё опухло лицо. Да ещё позволил себе то, что делал часто и привычно: приобнимал и легонько лапал в шутку каких-то челядных девчонок.
Аяя незаметно ушла из-за стола, а когда я пришёл в опочивальню, то застал её плачущей.
– Ты что-то совсем расхворалась, Аяй, может, лекаря позвать? – сказал я, и сел на край нашей с ней большущей постели, где ночью замёрзнув, я находил её, чтобы прижаться плотнее и согреться и она так же искала меня. Я, снимая кушак, стягивая сапоги, обернулся на неё.
– Я здорова. Женские дела и всё… – сказала Аяя.
– Какие ещё женские дела? – спросил я, удивляясь.
Она села, опираясь на одну руку.
– Обыкновенные, как у всех женщин раз в месяц, – и лицо у неё почему-то поморщилось от отвращения.
Я помнил о таких вещах только в самом начале, а после совсем позабыл, потому что у неё никаких месячных до сих пор не было, я и забыл, что они вообще бывают у женщин. Я хотел обнять её, ведь это важное, это значит, она теперь взрослая и я могу…
Но она оттолкнула мои руки, впервые за столько времени, что мы были вместе, не захотела моих объятий.
– Ты что? – я опешил. – Ты меня не любишь?
– А должна? – она села уже нормально, спустила ноги с края кровати, белые ажурно связанные чулочки на ней… Вытерла слёзы, но больше размазала по щекам.
– Конечно, – ответил я, удивляясь, что она спрашивает такое.
– С чего это? Потому что ты царевич? – она даже покраснела от злости. Вот когда рассердилась моя Аяя.
– Нет. Потому, что я люблю тебя, – сказал я
Она высморкалась в рушник, и, отняв его от лица, посмотрела на меня. Долго смотрела, будто взвешивая про себя, верить или нет, или скорее, смотрела в меня.
– Правду говоришь?
– Конечно. Разве не чувствуешь?
Я подсел ближе, протянул руку, приглаживая ей волосы, разлохмаченные и слезами, и валянием в постели. Она повернула немного лицо к моей ладони, и я коснулся её лица.
– Ты любишь меня как… сестру?
– Сестру? – я даже растерялся, как она могла подумать так? – Нет, конечно. Сестёр у меня, вона, цельный этаж.
– Поцелуй меня, мне так грустно сегодня.
Я почувствовал, как мне стало жарко. И почти больно…
Я придвинулся к ней, протянул руку и коснулся кончиками пальцев её шеи, сдвинул ворот немного, потянулись золотые застёжки, слабо щёлкнув, расстегнулись. Я ещё не видел её полностью обнажённой. Мы жили одной жизнью на двоих, пора приоткрыть все завесы. И вот я потянул платье с её плеча и, поддаваясь силе, поднимающей меня над землёй, я подался вперёд… Какая ты красивая, Аяя…
– Какая ты красивая… – я захватил губами её рот, а он сегодня оказался сладким и горячим, и немного солёным от слёз.
Конечно, и сегодня я не довёл дело до конца и не только и не столько потому, что в такие дни не положено входить к женщинам, но потому что теперь во мне возникло решение, которое снова отодвигало воплощение моего огромного желания.
Наутро я пришёл к отцу с серьёзным разговором. Я пришёл сказать, что нашёл жену, и иной я не желаю, пусть принимают моё решение, потому что оно неизменно.
Отец, сидевший над свитками, что принёс ему казначей, стоявший за его спиной, посмотрел на меня:
– Жениться? Всерьёз?
– Да. Ничего серьёзнее ещё я не говорил, – сказал я, хмурясь и выдвигая челюсть для пущей убедительности.
Отец вздохнул, подняв брови.
– Вот что, царевич, нынче мне недосуг, переговорим позднее. Если не передумаешь. Всерьёз.
Я и сам понимал, что застал его не в лучший момент, подсчитывать расходы казны и доходы, а тут является царевич с нешуточным объявлением.
Поэтому я повторил своё заявление уже вечером за трапезой, где сидели уже кроме нашей семьи, Аяи, ещё вельможи – ближние советники моего отца: Щука Брадобрей с сыном, что покупали и продавали всю рыбу по эту сторону Моря, Чёрный Лис с женой у которой усы были гуще, чем у него самого, но она была богата и из царской семьи, что позволяло Лису быть приближённым, а иногда и влиять на решения царя, Панур – тоже князь и царский воевода, он жену за стол приводил редко, она то ли правда всё время бывала больна, то ли постоянно беременна, Викол – наш главный книжник, учёный и мой, теперь и Аяин учитель, и ещё Сил Ветровей – первейший среди всех. Ветровей приходил всегда с женой, красавицей Алеяной и старшей дочерью Арланой, моей ровесницей. И я знал всегда, что ни одно решение мой отец не мог принять, если оно не было одобрено этими людьми, потому что им принадлежали и земли, и торговые пути, и золото. Только Викол относился к советникам потому, что был самым образованным человеком в царстве и старался научить меня и моих безмозглых братьев хоть чему-нибудь. Две мои сестры были ещё малы для учения, а две были совсем младенцами.