Байки кремлевского диггера
Шрифт:
Как сейчас помню абсолютно обалдевшее лицо Кости Мишина (тогдашнего зама начальника отдела аккредитации пресс-службы), когда в аэропорту Хитроу он вынужден был рассаживать всех журналистов не в один автобус, а в два: в правый – тех, кто едет ужинать с Путиным, а в левый – тех, кто едет в гостиницу.
– Девочки! Куда же вы! Вам же надо сюда, в правый автобус! – замахал мне и еще нескольким коллегам Костя, уверенный, что меня, само собой, не могли не пригласить.
Однако когда мы к нему подошли и Костя, на всякий случай, все-таки заглянул в список, на лице у него отразилась смертельная паника– Ой… Ой-ой-ой…
Я сразу правильно оценила ситуацию:
– Ура! Дикун, у нас – свободный вечер! Пойдем скорее в Чайна-таун, я накормлю тебя своими любимыми лобстерами в соусе чилли!
Но Дикун чуть не плакала. И пока я с наслаждением разделывала крабов (лобстеры в тот вечер в моем любимом ресторанчике, увы, уже закончились), бедная Ленка все причитала:
– Я не понимаю, где же мы возьмем информацию об этой встрече с Путиным? Трегубова, ты представляешь, а если эта пытка будет продолжаться в каждой поездке? Официально они нас вроде бы будут аккредитовывать, но пускать никуда не будут! Как же мы работать-то будем?!
Но как только подали китайский десерт, у Дикун моментально просохли слезы, и она тоже возблагодарила судьбу за то, что Путин избавил нас в этот вечер от своего общества.
На следующий день, по дороге на Даунинг-стрит, Дикун стала пытаться выудить из коллег подробности вчерашних посиделок.
Но свеженазначенная элита журналистики не кололась. Все отводили от нас глаза и делали вид, что вообще не понимают, о чем речь. Было видно, что их уже хорошенько обработал пресс-секретарь Громов по поводу секретности.
Дикун пристала к кореспонденту Комсомольской правды Александру Гамову:
– Гамов, ну я же знаю: ты – аккуратный мальчик и всегда на встречах с ньюсмейкерами ведешь записи у себя в блокнотике!
– Ну да, веду…
– И вчера вечером вел? – поймала его на понт Дикун.
– Ну да, вел… – растерялся Гамов.
– Тогда дай мне их, пожалуйста, посмотреть, – не растерялась Дикун. – Я прочитаю и сразу тебе верну. Обещаю, я никому не скажу, что это ты мне дал. Мы же коллеги, Саш!
Глаза Гамова забегали. Ему было явно стыдно признаваться, что он просто боится пресс-службы, и он стал отчаянно придумывать, как бы выкрутиться из ситуации:
– Лен, я не могу…
– Почему?
– А у меня больше нет этих записей.
– Куда же ты их дел, Саша? Съел? – съязвила Дикун.
– Да. Съел, – обреченно промямлил Гамов.
В ельцинское время Гамов был единственным журналистом за всю историю существования пула, которого тогдашний пресс-секретарь президента Сергей Ястржембский лишил аккредитации в Кремле за фривольную статью. Теперь же, когда Гамова вернули в Кремль, он был настолько счастлив и перепуган, что стал идеальным экземпляром для нового, управляемого путинского пула.
Другая коллега, к которой Дикун обратилась с той же просьбой, сослалась на плохую память:
– А записи нам пресс-служба запретила вести… – оправдывалась она, тоже отводя глаза и краснея. Впрочем, когда нам наконец удалось отловить языка, в деталях пересказавшего нам содержание встречи (даже сейчас, спустя это время, не
– Похоже, он их действительно просто прикармливает, – успокоилась Ленка. – Видимо, он просто надеется, что после этого они не напишут о нем ни одного дурного слова, потому что будут бояться, что иначе в следующий раз президент их уже кормить не будет.
Но, устроив эту разводку, президент добился и еще одной цели: в присутствии кремлевских чиновников журналисты, причастившиеся президентского ужина, стали просто шарахаться от изгоев, как от прокаженных.
Этого зрелища я уже не выдержала.
Я достала мобильный, позвонила в Москву (помнится, с Трафальгара) и заявила начальнице отдела политики:
– Все! С меня хватит! Ищите мне в Кремле замену! Я не намерена больше позволять всяким мелким кремлевским ублюдкам трепать мне нервы!
Но так просто из кремлевского концлагеря было не сбежать. В редакции меня умоляли, чтобы я еще какое-то время оставалась в президентском пуле, потому что никакой адекватной замены быстро придумать было невозможно, а газете все-таки нужны были репортажи о главе государства. Но после каждой моей статьи путинский пресс-секретарь Громов вновь звонил в редакцию Коммерсанта и устраивал скандал – то мне, то главному редактору. И Кремль опять лишал меня аккредитации. И я опять вынуждена была ее выбивать всеми мыслимыми и немыслимыми путями. А потом я снова писала статью, из-за которой Кремль опять стоял на ушах, и меня снова вычеркивали из всех списков. Все это превращалось в пыточный замкнутый круг, выйти из которого я была уже не в состоянии.
Вскоре Лондон показался мне санаторием. В городе Балтийске, куда меня с подозрительной любезностью аккредитовали освещать однодневный визит Путина, президентская пресс-служба опробовала на мне новый вид психической атаки.
Единственным мероприятием, на которое там пустили прессу, оказался обед с Путиным на военном корабле, в открытом море. Журналистов должны были доставить на корабль на специальном катере.
Но когда я попыталась в него сесть, дорогу мне преградил сотрудник пресс-службы Максим Терноушко:
– Извини Лена, там больше мест нет.
Сценка получилась в духе безвкусных гротескных фелинниевских фильмов: я стою на пристани, одна, полупустой катер отплывает, а из иллюминаторов высовываются коллеги-журналисты, провожая меня самодовольными улыбками.
Самостоятельно уехать из военного городка, где мы находились, я просто физически не могла и вынуждена была пять часов просидеть в автобусе, ожидая, пока закончится большая жратва другого режиссера.
По возвращении первым ко мне подошел Саша Будберг из Московского комсомольца и, в буквальном смысле выковыривая из зубов остатки еды (то спичкой, то пальцем), довольно поинтересовался: