Байки служивых людей
Шрифт:
А бутылку эту мы киномеханику отдали.
БАЙКИ ВОЕННЫХ МУЗЫКАНТОВ
В Санкт-Петербурге есть известный телевизионный режиссер, более того, он — главный режиссер одной очень крупной и очень известной массмедийной структуры. Не все, однако, знают, что этот монстр был в свое время военным музыкантом... Судя по всему, он и не хочет, чтобы об этом узнали все — из дальнейшего текста читатель легко догадается о причинах. Поэтому наш рассказчик избрал себе псевдоним Борковский...
Итак — слово военному музыканту — не пишем бывшему, потому что мозг попавшего однажды в военный оркестр мутирует необратимо...
Москва, ВДНХ, 1989 г. Всесоюзный конкурс военных оркестров. Перед выстроившимися военными оркестрами
«...И вот окопались мы на Синявинских высотах. На нас идут танки, а у нас — ни ружей противотанковых, ни пушек. Вызываю я двух начальников полковых оркестров. Говорю им: давайте, сынки! И вот из окопов поднимаются музыканты и с громовым „Прощанием Славянки" идут прямо на танки! А уж за ними поднимается в атаку пехота...»
В строю слышится легкий гул. Он нарастает, и наконец чей-то звонкий голос выражает общее настроение: «Ах ты сука!» И из задних шеренг доносится издевательский наигрыш: до-ре-ми-до-ре-до... Стоящие на трибуне начальники военно-музыкальной службы усмехаются в усы — эта мелодия означает одно у всех музыкантов страны: да пошел ты..»
Быль
Военные музыканты — люди непростые. С одной стороны — служивые, погоны опять же на плечах, Устав знают и звания имеют. С другой — люди интеллигентные, нотной грамотой владеют, к искусству близкие, и Бетховена от Штрауса отличат в секунду. Не говоря уже о гимне: ночью разбуди — споют с любой ноты.
Что же это за подразделение такое — военный оркестр? В его рядах можно встретить и пацана тринадцатилетнего, и настоящего пенсионера... Играют и симфонии, и пустячки всякие — в зависимости от ситуации... Матерятся и пьют так, что иные флотские завидуют. А в филармонии встретишь — ангел, а не человек, сидит себе, глаза закрыв, головой качает в такт Дебюсси...
У военных музыкантов свой язык — вроде бы и русский, но только свой его и поймет, да и то не каждый. Поэтому и байки у музыкантов особенные — вот вам несколько от одного моего приятеля...
Я в оркестр служить пришел в 16 лет — едва только школу закончил. Сколько помнил себя, музыкой занимался, а в музыкальное училище сразу не брали — надо было годик позаниматься с педагогом, денежку поплатить, примелькаться, так сказать, преподавательскому составу. А куда еще бедному барабанщику податься? В институт какой-нибудь Политехнический — наотрез не хотел, а на улице болтаться, у матери на шее — вообще невозможно. Вот и подсказал один дяденька маме: давай его, мол, в военный оркестр — все при деле будет, учиться там разрешают, да и армию гам же отслужит, не ушлют куда-нибудь к черту на куличики... <Тогда говорили, что было правило такое — прослужишь воспитанником 1,5 года — оставляют служить там же, поэтому вся музыкальная братия старалась за полтора года застолбить за собой местечко в каком-нибудь городском военном оркестре — хоть и служишь, а дома!>
Ну и попал я в оркестр Высшего военно-морского училища радиоэлектроники им. А. С. Попова, в просторечии — «Поповки». Специальность — ударные инструменты, воинское звание — «воспитанник». Это значит, служишь как все, форму носишь, но присягу не принимаешь, пока восемнадцати лет не стукнуло, потому являешься лицом фактически безответным, а юридически совершенно безответственным.
На практике выглядит так: залетает, к примеру, «воспитон» в комендатуру по пьянке. Военного билета у него нет, поэтому вызывают старшину оркестра: забирайте, мол, своего «сына полка». Ну тот его пинками в «команду», там «старослужащие» по морде надают, а потом его дирижер по самые гланды пропесочит, увольнения лишит лет на сорок... После чего китель наденет, пару зерен кофейных разжует и с грустным лицом потащится к дежурному по училищу, где примется ныть и стонать: дитя, мол, неразумное, сирота безвинный — оступился, поганец, вы уж там начальству не докладывайте, а я ужо ему всыплю...
Так
Когда я впервые попал в «команду», то первой моей проблемой стал самый настоящий языковой барьер. Чувствую, говорят по-русски, а понять не могу — встал в строй — слышу шепот:
— Вчера два сундука в бочонок заползли... Там две кести сидят — одна бэйная такая, а вторая совсем эсная... Ну пофаили, взяли биру, попробовали — сурло какое-то... Побазлали с чувихами — а те говорят, что тут и берло размешивают. Ну, предложили им повышивать по парку, те вроде не против. Пошли в нижний, там Леха одну за бас прихватил, а та ему как даст в рыло с размаху!
Я даже вспотел от напряжения. Рядом стоит матрос — альтист Меря. Видит, как я мучаюсь, и говорит:
— После построения хиляем в Ленинскую комнату.
— Зачем? — пугаюсь я. Все-таки «Сто дней до приказа» только что прочитал, «дедушек» боюсь до смерти...
— Не очкуй, — говорит. — Учиться будем.
После построения идем с ним, садимся. Он достает записную книжку и сует мне:
— На, переписывай...
Я смотрю на заляпанную страницу и ахаю: там настоящий словарь.
— Давай-давай, — покровительственно говорит Меря, — ты тут без этого не человек. Перепишешь, выучишь, будешь сдавать.
Я пробегаю глазами несколько первых слов: «Бас — сиська. Берлять — есть, жрать. Бэйная — здоровенная, большая...» — и ошеломленно киваю.
Потом, через несколько месяцев, когда я уже довольно свободно разговаривал на военно-оркестровом сленге, я даже находил удовольствие в этимологии некоторых слов. Ну например, «бэйная» и «эсная» — от разновидностей духовых инструментов: скажем, туба может быть «бэйной» — настраиваемой на си-бемоль (буквенное обозначение си-бемоль — латинское «В»), а может — «эсной», то есть настраиваемой на ми-бемоль (латинское обозначение «Es»). «Бэшка» или «бэйная» туба по размеру больше чем «эска» — отсюда и такие слова в сленге.
А вышеописанный разговор после зубрежки по «разговорнику» доброго Мери, я бы перевел так: «Вчера два сверхсрочника в пивняк заползли... Там две девушки сидят — одна здоровая такая, а вторая совсем мелкая... Ну покурили <Тоже замечательная этимология глагола «Пофаить» неведомыми путями произошло от английского «Fire» — огонь>, взяли пива, попробовали — моча какая-то... Поболтали с девчонками — а те говорят, что тут и еду размешивают. Ну, предложили им погулять по парку, те вроде не против. Пошли в нижний парк, там Леха одну за грудь прихватил <Кстати «прихватить» чаще может патруль. «Прихват», соответственно — попытка подловить на чем-то неуставном, запрещенном>, а та ему как даст в рыло с размаху!..»
Одна из самых больших странностей в поведении военных музыкантов — их, собственно, «военность». Возьмем отношение к форме: что вы скажете, увидев, как интеллигентный человек, студент консерватории старательно наглаживает на форменке «складку борзости» или сгибает «краб» на бескозырке так, что его становится легче рассмотреть в профиль, нежели в фас? Как вы отреагируете на то, что после экзамена, скажем, по дирижированию, эта умница несется в воинское ателье и устраивает там портнихе скандал: мол, клеш слишком маленький, не по выслуге, и теперь его «в команде» засмеют? И как вам понравится, что этот самый юноша, который вот-вот сядет в оркестровую яму Мариинки, покупает за сумасшедшие деньги у какого-то дембеля из кадровой роты бескозырку-таблетку — такую крохотную, что она едва держится на его стриженом затылке...
Это необъяснимо. Как и дедовщина в оркестре. Тем не менее она есть, хоть и не такая, как, скажем, на корабле или в стройбате...
На первую ночевку я явился ни жив ни мертв. Начальник в этот день строго сказал мне, что его следует называть не «Александр Иванович», а «товарищ старший лейтенант». И что хватит мне таскаться на ночь домой, а пора начинать служить. И чтоб в двадцать два тридцать я, как штык, был в команде. И я обреченно кивнул.
«На баночке» (то есть дежурным) в этот вечер стоял Меря. Он лениво посмотрел на меня и сказал: