Байки старого еврея

Шервуд Аарон

Приключения начались, можно сказать, с первой минуты нашего путешествия. Нас разместили в жутком плацкартном вагоне. То, что он был, мягко говоря, не убран, – полбеды, он ещё скрипел и шатался, как пьяный бомж, к тому же решето по сравнению с ним – просто монолит. Вы думаете, как может скоротать время простой шофёр? Правильно: пить горькую. Нахождение в коллективе обязывает. Короче, я думаю, что поступил правильно, решив, что раз пьянки избежать нельзя, её надо возглавить! И вот где-то в середине пути, утром, лежу я на нижней полке. Уже проснулся, но боюсь открыть глаза. Нет, не потому, что мне в лицо ударит свет, а потому что мне в голову ударит похмелье. Кто-то кричит мне в ухо: «Вставай, на пятом пути грузин в разлив продаёт вино!» Плохо соображая, что происходит, хватаю первую попавшуюся под руку ёмкость, и мы, ныряя под вагоны, спешим к грузину. Я вполуха слушаю попутчика, который рассказывает мне о качестве вина. У меня одна цель – выпить стакан: тогда боль пройдёт. В ту же секунду моя голова раскалывается. Я падаю мордой в гравий. В глазах темно. Что-то липкое течёт по лицу. Не пугайтесь, я остался жить. Кто бы иначе поведал эту, как всегда, правдивую байку? Нет в жизни ничего сложного. Всё просто. Вылезая из-под очередного вагона, я забодал подножку. И вот мы прибыли на станцию назначения. Нас распределили по колхозам. Я оказался в группе из двадцати водителей. Не скрою, появление в деревне такого числа молодых парней не осталось без внимания, в основном среди местных дам. Представьте себе картину: «А мы не ждали вас, а вы припёрлися». В деревню въезжают упомянутые двадцать машин, из которых вываливаются молодые, небритые,

с опухшими лицами парни, а впереди идёт бородатое очкастое существо в рваных джинсах, рубаха завязана узлом на пузе, голова наискось перевязана несвежим бинтом с проступившим пятном крови. В первый же день я понял, как безнадёжно далёк от народа! Выйдя из общежития, где нас разместили, я решил прогуляться по деревне, подышать свежим воздухом. Ко мне подошёл абориген с предложением выпить. «Вестник дружбы города и села или парламентёр», – подумал я. Пить не хотелось, и я ответил отказом. А чтоб не обидеть его, сказал, что не пью. И тут я увидел в его глазах сострадание. «Болеешь?» – спросил он. Чувствовалось, что он искренне переживает за меня. Мы ещё немного поболтали, и, уходя, он сказал: «Баб наших не трогайте». «Значит, всё-таки парламентёр», – понял я. Наутро всех собрали на весьма специфический инструктаж. Начался он с того, что у всех забрали права до возвращения в Ленинград. Объяснение простое: «Вам они ни к чему, гаишники вас трогать не будут (некому зерно возить), а так и вам, и нам (начальству) спокойней».

Рабочий день – с восьми утра до восьми вечера, выходной – когда дождь будет. Не халтурить, то есть на просьбы за бутылку отвезти сено или дрова следует отвечать категорическим отказом.

Хорошо, допустим, прибегать к нетрудовым доходам – грех. А что делать колхознице? Как ей запастись на зиму, скажем, дровами? Деревенский автотранспорт в количестве двух единиц в бессрочном ремонте! Этот запрет, мягко говоря, игнорировали обоюдно. Ребята халтурили, а начальство типа не замечало. Выражаясь современным языком, сделка происходила так: останавливает бабка машину и говорит:

– Милок, дровишек подвези, я табе дам пол-литра самогона и десять рублёв.

– А чё так много?

– Так я ж кузов подмету.

Замечу в скобках, что с кузова можно было вымести до полмешка зерна. Никакого ущерба народному хозяйству эти «хищения» не приносили, так как дорог, даже в советском понимании, не существовало. Вместо них были разбитые наезженные направления, по которым можно было проехать только в сухую погоду. Впрочем, через несколько дней они превратились в сносные за счёт зерна, высыпавшегося из кузова. Да и это зерно, которое засыпало ухабы, не влияло ни на что. Собранное зерно отвозилось на элеватор, где после многочасового ожидания в очереди под разгрузку высыпалось на открытую площадку, там оно и догнивало. Но даже когда это зерно лежало в луже на току, нельзя было его взять на прокорм скоту. Это считалось хищением со всеми вытекающими. Как я уже упомянул, происходил бартер с доплатой. Водила привозил дрова, сено и получал обед, плюс стакан (ну не лезет, по местным понятиям, сухая ложка, даже с супом, в рот), бутылку огненной воды и деньги. А вот полученные за труды дензнаки обменять на водку было невозможно. Никакие уговоры не помогали. Бабуля закатывала глаза, божилась, а когда это не помогало, честно шла к соседкам и всегда возвращалась с пустыми руками. И это понятно. Где бабка достанет водку в уборочную, если ей потребуется подвезти сена или ещё что-то? Ребята выезжали под загрузку в восемь утра, через час возвращались разгружаться и к десяти уже делали вторую ходку. Тут и столовая открывалась. Из-за жары им приходилось ездить в одних плавках – как вы понимаете, климат-контроль отсутствовал за ненадобностью, чай не Канада. И вот к столовой лихо подлетает грузовик, из кабины выпрыгивает водила в плавках и бежит за пивом. При виде такой картины местные бабы визжат. И не понять, то ли от восторга, то ли от возмущения они закрывают лица руками, но почему-то с растопыренными пальцами. К вечеру потные и чумазые водители ехали в баню. Мне не раз приходилось подменять ребят. Работа, как говорил известный поэт-трибун, адова. В машине пекло, от комбайна летит пыль, солома вперемешку с землёй. Комбайнеру безразлично, куда он ссыпает зерно: ему платят за убранный гектар. А дальше – хоть зерно не расти. Однажды вечером после такой подмены я ехал из бани. Слева от дороги, под фонарём, мужики играли в домино. Из дома напротив вышла бабища. Она подошла к забору и, положив на него свои огромные молочные железы, крикнула через дорогу, обращаясь к супругу: «Ваня!». Далее шёл простой русский текст, который я вынужден из-за специфики перевести. Супруга интересовалась, собирается ли её возлюбленный исполнять супружеский долг или продолжит забивать козла. Если да, то она его – тут она повторила название игры – ждать его – опять название игры – не будет! От неожиданности я выпустил из рук руль. Под мой оглушительный хохот машина съехала в кювет, по счастью, объехав фонарный столб. Так мы и жили. Водилы работали как проклятые, не забывая о помощи населению во всех возможных формах.

В один из вечеров меня встретил председатель и сообщил, что завтра праздник и все приглашены. Теряясь в догадках, я спросил:

– Что празднуем?

– Отделки.

– Отделались от уборочной?

– Ага.

– А как же…

– Что?

– Ну вы ж хлеборобы.

Он посмотрел по сторонам: «А пошёл ты…».

На следующий день вечером в столовой собрались все причастные. На столах – нехитрая закуска. Бутылка водки на двоих, как мне объяснили, для начала. Я это понял сам без объяснения, увидев пятерых пока ещё трезвых блюстителей. Открывая праздник, председатель выступил с краткой красочной речью:

– Товарищи! Эта… мы в этом году… эта. Я хотел сказать, что мы в этом году лучше, чем эта… Голос из зала прервал оратора: «Петрович, хорош трындеть! Водка стынет!» Председатель: «И то верно, ну, за отделки!» Праздник удался на славу. Менты сначала форс держали: мол, мы порядок блюдём – потом сели за стол. Да у них и работы не оказалось. Так, пару раз один мужик другому в глаз вдарил. Праздник как-никак – отделки.

А потом, как всегда, с опозданием, нас бросили на свёклу. По традиции партийное руководство, которое, по-моему, в школе не училось, иначе оно бы знало, что осенью бывают дожди, потребовало ударно убрать свёклу. По причине размытых дождём дорог мы стояли. Но для партии нет неразрешимых проблем. В этом я убедился, когда каким – то чудом смог выехать из деревни. Ближе к городу, к которому я направлялся, справа от дороги, простиралось от горизонта до горизонта неубранное свекольное поле. Половина его была уже перепахана «кировцем», а у другой, ещё не тронутой, стояло местное начальство и о чём-то живо, судя по жестикуляции, беседовало. Битва за урожай была в разгаре.

Битлы на костях

Русские народные сказки, если их перечитывать будучи взрослым, очень поучительны. Для примера возьмём сказку об Алёнушке и о её братце Иванушке. В этой сказке Алёнушка уговаривает братца не пить, предупреждая его, что он может превратиться в козлёнка. Но Иванушка был маленький, сестру не послушался и превратился в козлёнка. Итак. Место действия – Ленинград. Конец шестидесятых. Я получил первую получку! В ознаменование этого торжества на семейном совете было решено, что я сам должен купить себе первый костюм – я давно мечтал о двубортном костюме-тройке – и ещё галстук! И шляпу! И вот я стою в универмаге, весь в обновках, как пример и доказательство возросшего уровня жизни Советского человека. Вдруг слышу: «Сэр, Битлами интересуетесь?» Как я мог не интересоваться ансамблем «Битлз»? Прежде всего как всем, что осуждалось официозом, несмотря на то что уже прошло время, когда за ношение брюк-дудочек можно было вылететь из института. Длинноволосый юноша уже не рисковал тем, что его мог с позором остричь прямо на улице комсомольский патруль, он всего лишь мог услышать осуждающее шипение: «Хиппи». Девушка, носившая джинсы, причислялась толпой к падшим. Все иностранные певцы были не рекомендованы, то есть запрещены. Достать пластинку Битлов, как тогда говорили – диск, считалось большой удачей. Как правило, они изготовлялись умельцами на использованных рентгеновских снимках, и это называлось рок на костях. Но я отвлёкся. Услышав

такое оригинальное обращение, я обернулся. Передо мной, как мне тогда показалось, стоял пожилой мужчина, лет сорока. «Есть свежий альбом Битлов, интересуетесь?» – «Да, сколько?» – «Угол». Для непосвящённых: угол на сленге означал двадцать пять рублей и при средней зарплате в сто семьдесят рублей составлял приличную сумму. И даже такие деньги я был готов заплатить, но у меня после всех покупок оставалось пять рублей с мелочью, в чём я, естественно, не мог признаться. «Трёха», – нагло заявил я. «Это не кости – винил». – «Трёха!» – «Вы не джентльмен, пятнадцать». – «Возможно, но и не фраер. Трюндель» (трюнделем, опять же на сленге, понятно, именовалась трёшка). Сошлись на пятёрке. «Отойдём в сторонку, тут слишком людно». Отошли. Как шпион из советских фильмов пятидесятых годов, он расстегнул полу пиджака и со словами «не обращайте внимания на этикетку: конспирация» быстро засунул мне за полу пиджака пакет. Никогда я так не спешил домой. Меня просто распирало от гордости. Я наконец-таки дождался «сбычи мечт», купил костюм и за бесценок – последний, возможно, единственный в городе (как утверждал облапошенный мною мужик), диск Битлов. Дома меня ждал брат. «Ты чего такой таинственный? В шпионы записался?» – спросил брат. «Я, Бобон, Битлов достал». – «Врёшь». – «Шоб я на рельсах уснул!» Мы ушли в дальнюю комнату. Я дрожащими руками поставил драгоценную пластинку на проигрыватель и услышал: «Памяти товарища Свердлова, речи Ленина». Давясь от хохота, брат спросил: «Последняя вещь ансамбля? Сколько отвалил?» – «Эта сволочь просил четвертной билет!» – «И?» – «Сторговался на пятёрке». – «Из тебя выйдет, вернее, уже вышел, классный коммерсант». Что я мог ответить? Меня развели как последнего лоха. Утром мама уехала навестить родственников. Оставшись без присмотра, мы решили устроить вечеринку. Пришли друзья, подруги. В разгар танцев вдруг оборвалась музыка. Я, тихо ругаясь, пошёл выяснять причину и увидел одного из гостей, сидящим в самом тёмном углу и почему-то в тёмных очках. Звали его Саша, но он откликался только на Альберта. «Альберт, ты чего сидишь в темноте в тёмных очках?» – спросил я. Подняв тяжёлую от выпитого голову, он произнёс: «Андрокл, во дела, старик, как торчишь? Я секу, ты имеешь на меня злой понт?» Что в вольном переводе означало «как дела?». «Ты не знаешь, почему нет музыки?», – поинтересовался я. «Бобон обрубил музон и уехал».

То есть он выключил музыку, потому что много выпил.

Я вошёл в комнату брата. В углу, за столом, на котором стоял проигрыватель, сидел брат, обхватив голову руками, и плакал. Из динамиков проигрывателя слышался голос вождя пролетариата. Он скорбел о безвременной кончине Свердлова.

– Боря, хватит придуриваться, гости хотят танцевать.

– Замолчи, гад. Слышишь, какой человек говорит?

Борис был нормальным, как теперь говорят, адекватно мыслящим человеком. В любви к власти, тем более к коммунистам, не замечен.

Просто в нужный момент рядом не оказалось Алёнушки.

Бочка спирта

Каждая страна имеет свои особенности. Немцы пунктуальны и аккуратны. Англичане чопорны, у них даже юмор особенный. Американцы уверены в том, что они самые-самые. В Советском Союзе пили всё, что горит, и тащили всё, что плохо лежит, а так как пьяный хорошо не положит, то круг как бы замыкался. При этом почему-то гордились этим. Мне не раз приходилось слышать: «Да как у нас (на заводе, фабрике, в колхозе – нужное подчеркнуть), не пьют нигде! В моей биографии есть три года работы на БАМе. На БАМ я поехал не от комсомольского задора и не за запахом тайги. Я поехал за деньгами. Там я понял, кто такой первопроходец. Это человек, работавший на стройке первые год-два, срывал самые большие оклады и ехал на следующую стройку века. Там я убедился в том, что возможны места в Союзе, где нет антисемитизма. Посудите сами: какое дело водителю грузовика, идущему по бездорожью, когда за бортом минус 50, кто его напарник – узбек, таджик или еврей? Там я убедился в том, что СССР отстал от Запада не на 10 или 20 лет, а навсегда. Импортная техника, если её не успевали разграбить на большой земле, была как инопланетный корабль, приземлившийся в племени неандертальцев. С грузовиков чаще всего тащили кресла – они были лучше волговских и жигулёвских – и автономные печки обогрева кабины. Казалось бы, всё предусмотрели инженеры, создавшие чудесный грузовик. Он был комфортный, безотказный и неприхотливый. Но имел один существенный недостаток: его проектировали инженеры, не знавшие России. Разве вменяемый человек допустит применения питьевого спирта в качестве антиобледенителя в тормозной системе грузовика? До такой ереси могли додуматься только зажравшиеся западные инженеры. Даже денатурат не признавал этот грузовик. Мог бы до такого святотатства додуматься наш, лучший в мире, инженер? Итак. Зима, к столовой, на перевале преодолев двенадцатикилометровый серпантин, подъезжает грузовик. Водитель пообедал и продолжил путь в Северобайкальск. Вскоре он поставил грузовик под разгрузку. Трудный рейс завершён. Ещё час – и он дома! Так, наверно, думал этот водила, открывая задний борт. То, что он увидел, заставило его закричать: «Милиция!». Он своими руками грузил эти бочки пробками вниз, но почему-то одна стоит вверх пробкой и не занесена снегом, как прочие. Всё просто. Бочку подменили. Подменили на перевале, когда он обедал. Но это не просто бочка, это бочка питьевого спирта! 200 литров спирта, или 400 литров водки. На перевале проживали 300 человек, включая женщин, детей и непьющих. Когда прибывший на перевал наряд милиции вошёл в коридор барака, перед ним предстала незамысловатая картина: две дамы, одетые лишь в весьма короткие халаты, обсуждали, кому из них принадлежит мужчина, привёзший им стиральную машину, доверху заполненную спиртом. При этом дамы говорили громко, матом, царапая друг другу лицо. А теперь я спрашиваю вас, клеветники России: учуять спирт, найти пустую бочку, заменить полной, спрятать ценнейший груз – и всё это за полчаса?! При этом не бросить товарища в беде и скинуться, оплатив 400 литров водки! Перефразируя Некрасова, я воскликну: «Есть люди в российских селеньях!».

Бутылка омуля

Люди старшего поколения помнят трескучую советскую пропаганду. Перекроим Енисей! Повернём реки вспять! Даёшь пятилетку в четыре года! Комсомол – на БАМ! Народ дружно аплодировал и не менее дружно рассказывал анекдоты на темы агиток. Но однажды мне сделали предложение, от которого, как теперь говорят, я не мог отказаться. Проще говоря, работу на БАМе с зарплатой, о которой я даже мечтать не смел.

Я согласился. Моя жена дала согласие на мой отъезд при условии, что я заберу её при первой же возможности. Вот такая декабристка! Когда я прибыл к месту назначения, то понял, как прав был мой приятель, говоривший: «В действительности всё оказалось не так, как на самом деле». Я это к тому, что обещания предоставить мне работу по специальности, мягко говоря, действительности не соответствовали. Вместо работы снабженцем мне предложили работу плотника в качестве испытательного срока. Не вступая в дебаты, я высказался – возможно, не совсем вежливо – в том смысле, что не вижу связи между этими специальностями, сообщив при этом, что вижу их в белой домашней обуви, и, забрав документы, ушёл. Удача сопутствовала мне, и сравнительно быстро я нашёл себе работу. В первый день новый шеф мне сказал: «Жилищный вопрос решай сам, пробей себе вагончик, это как раз по твоей специальности». Вагончик я, естественно, достал. Кто же для себя не расстарается? Несколько позже я понял, что проживать в вагончике даже престижно – большинство жителей посёлка жили в бараках, а у меня хоть какое, но отдельное жильё. Отработав примерно месяц, я решил забрать к себе жену: обещания надо выполнять. С пустыми руками ехать было неудобно. А что привезти? Собольи шкурки? Но они без печати, при перелёте могли возникнуть большие неприятности. Я решил привезти омуля. Омуль был в продаже, но очень мелкий, неказистый. Как выйти из этой ситуации?

Нижнеангарск, из которого я должен был вылетать в Иркутск, расположен на берегу Байкала. В таком посёлке практически любой житель – рыбак. Я вооружился бутылкой спирта и постучался в первый попавшийся дом. Из дома вышел хозяин, между нами произошёл разговор примерно такого содержания.

Я – Хозяин, продай омуля.

Хозяин – А ты знаешь, что я инспектор рыбнадзора?

Я – И что?

Хозяин – А то, что я власть!

Я – Чё, у власти нет омуля?

Хозяин – Нет!

Я – А стакан у власти есть? У меня бутылка спирта, пойдём в лесок, раскатаем пузырь.