База-500. Смертельная схватка
Шрифт:
— Я соглашусь с вами, Герлиак, если из Редлих вы сумеете получить показания, позволяющие результативно закрыть дело, — заметил Штраух.
— На том и договоримся! — решительно заявил я. — Выписывайте мне пропуск в тюрьму, чтобы я смог побеседовать со всеми фигурантами дела. Если через неделю я не получу признательных показаний Редлих, то можете всех подозреваемых отправлять на виселицу в порядке рутинных репрессий. Но я должен работать один и без всякого вмешательства со стороны.
— Договорились, — охотно согласился Штраух. Еще бы, если из Редлих ничего не удастся выжать, то он сошлется
* * *
Прежде чем беседовать с фигурантами, я тщательно изу–чил дело. В принципе Штраух вполне правдиво его изложил: Крыжевич сожительствовал с переводчиком минского СД Мартой Редлих, а общалась она только с сотрудниками по работе, с прачкой, стиравшей белье для нее и Крыжевича, с базарной торговкой, достававшей ей за щедрую (кстати, слишком щедрую для переводчицы СД) плату дефицитные продукты питания и одежды, с владельцем часовой мастерской, в которой кроме часов чинили также керосинки, продавали самодельные зажигалки (очень ценные в условиях дефицита спичек), а также заправляли пресловутые керосинки и зажигалки горючим. По сути, торговку и часовщика можно было осудить лишь за спекуляцию, и в силу этого они были малоинтересны.
Крыжевич, судя по всему, не удовлетворился ролью сожителя и вошел в контакт с какой–то подпольной группой, распространявшей пропагандистские листовки. Он утверждал, что попался уже на второй расклейке, и я не видел оснований ему не верить: редкостный простофиля, с которым явно не шли на более глубокий контакт именно по причине его тупости и ограниченности. Кстати, вполне понятно: тупой придурок гораздо опаснее беспринципного предателя, поскольку в действиях последнего всегда есть логика, которую можно предугадать, а придурок действует по глупому наитию и в силу этого труднопредсказуем, а потому и более опасен.
Но вот Марта Редлих… Почему после разгрома Польши она оказалась на территории, оккупированной Советами, а не Германией? Да, едва началась война, поляки кинулись истреблять немцев: их убивали сами местные жители, их соседи; без всякого огнестрельного оружия забивали насмерть колами, рубили топорами и лопатами, закалывали вилами и косами. Я сам, находясь в Польше, видел последствия этого спонтанного геноцида своими глазами и понимал немецких беженцев, бежавших от жуткой смерти куда глаза глядят, бросив хозяйство и дома. Только в большинстве своем они бежали на запад. Почему Марта Редлих бежала на восток? У нее не было здесь ни родственников, ни знакомых. Она показала, что весь 1940–й год жила в Волковыске, но брошенный в панике отступления русскими архив городских властей Волковыска показал, что она не удосужилась пройти регистрацию. А в условиях советского режима это приравнивалось к преступлению. Почему она этого не сделала?
Чем больше я разбирался в деле Редлих, тем крепче становилось убеждение, что ответов на вопрос могло быть два: либо Редлих работала на НКВД, либо кто–то очень опытный вел ее с самого начала и готовил на оседание на советской территории. Скорее всего последнее. Но нелепый арест Крыжевича и Редлих спутал все карты: очевидно, что хозяева Редлих обрубили все концы и легли на дно. Можно было так и сказать Штадле, но я испытывал смутное ощущение, что в Редлих кроется
Я напряженно размышлял и оценивал ситуацию, прежде чем понял: Марта Редлих — именно то, что мне нужно. И я отправился к Штадле.
— Арест Редлих был большой ошибкой, — сказал я. Штадле хотел возразить, но я опередил его.
— Разумеется, оберштурмбаннфюрер, я прекрасно понял, что вы давно уже определили утечку информации из штаба, и лишь нелепая случайность с арестом Крыжевича спутала все карты. Здесь, разумеется, нет вашей личной недоработки.
Штадле изумленно воззрился на меня, затем с энтузиазмом подхватил:
— Да, Герлиак! Вы понимаете! Столько сил, подготовки, — и вдруг вспомогательная полиция арестовывает расклейщика листовок, а тот с ходу сдает свою сожительницу, которая, по нелепой случайности, оказывается именно тем шпионом, которого мы так долго и тщательно разрабатывали, выявляя связи. Досаднейшая неудача!
— Вот именно! — поддержал я Штадле. Итак, Штадле готов превратить свое поражение в подобие победы.
— Вы готовы поворошить это дело, Герлиак? — вкрадчиво осведомился Штадле. — Учитывая ваш колоссальный опыт полицейской и контрпартизанской работы, я уверен, что вы вскроете интересные моменты дела, остающиеся пока незамеченными.
— Хорошо, Штадле, — после короткой символической паузы согласился я. — Я чувствую, что не все так просто с этой Редлих… Но мне понадобятся все, абсолютно все материалы по этому делу.
— Вы получите все, что вам необходимо! — заверил Штадле.
— В таком случае через несколько дней я прочешу это дело до конца, — уверенно заявил я.
К вечеру я приехал на базу со всеми материалами дела. Я отобрал из кипы бумаг все, что касалось фройляйн Редлих, и вызвал к себе Марту.
— Вот, заучи наизусть, милая, — сказал я, передавая Марте стопку бумаг.
— Хорошо… но зачем? — удивилась Марта.
— Затем, милая, что теперь тебе придется стать Мартой Редлих, — ответил я.
* * *
Я ознакомился с делами всех фигурантов по делу. По сути, фигурантов было только четверо: злополучный Крыжевич, с которого начало раскручиваться дело; Марта Редлих; господин Майер, фольксдойче; базарная торговка Мария Тусевич.
Мария Тусевич производила впечатление полностью растерянной женщины, оказавшейся в гуще событий, к которым явно не могла иметь никакого отношения. Своими причитаниями и призывами к «Матке Боске» она довольно быстро мне наскучила, и я с глубоким облегчением отправил ее обратно в камеру.
Крыжевич в реальности оказался именно таким, каким я его представлял: храбрящимся, но насмерть испуганным юношей. Малейший нажим на него давал эффективный результат лишь в одном направлении: он охотно свидетельствовал о том, что могло облегчить его участь, совершенно не заботясь о какой–либо логической увязке, и тем самым лишь усугублял совою вину. Сам факт, что вспомогательная полиция задержала его не непосредственно за расклейкой партизанских листовок, а лишь на факте проноса таковых, давал какие–то возможности для маневра, но и эту возможность он не использовал. Честно говоря, плавающее в проруби дерьмо внушало больше доверия и сочувствия, чем он.