Базалетский бой
Шрифт:
Еще миг, и новая туча вновь завалила солнце. Робкие лучи исчезли, и надвинулся мрак. Но Квливидзе радовался: на небе царствовало не светило – покровитель виноградников, чей будоражащий сок так ценил он в прадедовском турьем роге, а тучи, которые, сплетаясь с туманом, обложили горы до самого Пасанаури и скрывали не только исполинские вершины Большого хребта, но и кусты ежевики, иглами своими цепляющейся за ноги коней. Сегодня приходится радоваться, размышлял азнаур, промозглой сырости, ибо, выполняя план Моурави, он использовал туман как надежную завесу и благополучно провел высотами азнаурскую конницу. И
Квливидзе остро вглядывался в неясно выступающие из мглы селения, которые разбросались по отрогам. Нет, на сторожевых башнях стража Зураба Эристави не зажгла ни одного костра тревоги, – ведь черные бурки всадников как бы растворялись в тучах, а кони бесшумно скользили над пропастью; команда отдавалась условными взмахами шашек, знамя «барс, потрясающий копьем», укрыто в чехле, седельные чепраки из черного сукна сливаются с вороной мастью скакунов, а с конских уборов сняты узорчатые бляхи и другие украшения.
Да, азнаурские дружины вступили во враждебные им горы, ибо эти горы, каменным кольцом окружившие Базалетское озеро, входили во владения князя Зураба Эристави Арагвского. Чуть натянув поводья, Квливидзе подумал, что непогода лучший союзник: она поможет здесь, на берегах холодного озера, где даже рыба не обитает, скрытно сосредоточить войско Георгия Саакадзе.
Настроение человека с удивительной последовательностью влияет на то, как воспринимается им природа. Одна и та же гора, лощина или пропасть представляются по-разному – приблизиться ли к ним с желанием только созерцать красоты, с цветами на груди – знаком власти и любви или, наоборот, с жаждой мести и воинским пылом.
Квливидзе жаждал мести! Не владела им ни любовь, пьянящая запахом роз, ни величественная красота нагроможденных утесов. Обходя Душети, он приближался к Базалетскому озеру, все нетерпеливее сжимая рукоятку шашки. Азнаура сжигал огонь ненависти: «Неужели никогда не свергнем иго князей? Долго ли еще будут преграждать путь к благам жизни железные рогатки – порождение княжеских привилегий?». И еще: хищный Зураб, предав забвению все сделанное для него Георгием Саакадзе, нанес и ему, Квливидзе, прозванному совестью азнаурского сословия, кровную обиду. Свидетели ангелы, сражаясь с Зурабом, он отстаивает честь азнаурского сословия!
И вот, рассвирепев от собственных размышлений, Квливидзе принимал каждый раз отрог за стены Арагвской крепости, в каждой балке готов был обнаружить волчьи ловушки. Нет, не страшны ему самые коварные уловки врага, пусть хоть девятиглавый дэви выступит против него!
Сгустившиеся, как смола в котле, тучи не помешали Квливидзе разглядеть вершину, главенствующую над Чанадири.
Как нахохлившийся коршун, вглядывался с этой Чанадирской вершины Зураб в горную тропу, вьющуюся по крутым отрогам Нацара – горы Зола. Разведчики арагвинцы еще три часа назад обнаружили подход азнаурской конницы к Базалетскому озеру. В просветах тумана гуськом продолжали двигаться всадники. Одни из них просачивались к Григолаант-кари, другие – к Базалети, третьи – к Пирмисаант-кари.
Зураб усмехнулся. Скрытое движение азнаурских дружин северо-западнее Душети несколько открывало замысел Саакадзе: значит, решил
Продолжая взмахивать нагайкой, словно разгоняя надоедливые тучи, Зураб радовался, что не забыл тот военный разговор, который он вел с Георгием Саакадзе в шатре на Марткобской равнине, не забыл его хитроумных действий под Сурами, благодаря чему так легко сейчас разгадал план своего учителя: разобщить арагвские и кахетинские войска и затем… истребить. Стремительность – главный маневр Георгия Саакадзе. Зураб злорадствовал: и он будет стремителен! Грузинская корона все же засияет на его голове!
Довольный результатами разведки, Зураб вскочил на подведенного оруженосцем коня. И все же где-то в глубине его души жила тревога: «А что, если… Прочь, сатана! Не устрашай!» Зураб резко повернул к Душети. Важный пункт, входящий в его владения, теперь стал средоточием дружин владетельных князей. «Все ли придут? Конечно, все! Слишком далеко зашли, чтобы двигаться вспять». Сопровождаемый свитой и охраной, Зураб пересекал обширные стоянки, тонущие в гуле. То тут, то там у коновязей нетерпеливо били копытами откормленные кони, а из теплых домов вырывались веселые песни. Запах бараньего сала смешивался с запахом чеснока. Ярко пылали костры возле сторожевых постов.
Над княжеским дворцом развевалось знамя Эристави Арагвских: черная медвежья лапа, сжимающая золотой меч. Подчеркивая величие своего господина, четыре рослых арагвинца застыли у входа с вскинутыми шашками. Окованные железом дубовые ворота открылись под удары ананурских тулумбасов. Зураб въехал во двор, полный оруженосцев и телохранителей в хевсурских рубашках, расшитых крестиками, военачальников различных степеней и многочисленной челяди. Облизнув свои жесткие губы, словно ощущая власть как пряную сладость, Зураб лишь на миг задержался на пороге дарбази, острым взглядом окинув прибывших князей. Десятки лет они – Палавандишвили, Орбелиани, Джавахишвили, Амилахвари, Церетели, Эмирэджиби – соперничали с ним, владетелем Арагви. Они завидовали ему и ненавидели его, но не презирали, ибо большая ненависть исключает мелкое презрение. Сейчас время Зураба Эристави – только ему дано сломить Георгия Саакадзе, только для него, арагвского владетеля, двинул царь Теймураз кахетинские войска. Пусть на незримом списке его деяний краснеет вместо чернил кровь царя Симона, – он победил, значит, прав!
И владетели, забыв свое возмущение в замке Схвилос-цихе, теперь, скрывая свою зависть и зародившийся страх перед неразборчивым в средствах арагвским шакалом, не скупились на выражения признательности Зурабу за его неуклонное решение: «На этот раз с помощью всех чертей ущелий и ангелов вершин покончить с Георгием Саакадзе!».
Начался военный совет. Зураб подчеркнул, что предстоящий бой – бой решающий. Успех обеспечен, как никогда, ибо царь Теймураз не колеблется, подобно Луарсабу, он всецело с князьями.