Базалетский бой
Шрифт:
Зураб вынул из мехового чехла зеркало в индусской оправе. С некоторых пор он внимательно следил за морщинами, коварно подкрадывавшимися к его вискам. Годы отбегали назад со скоростью берберийских скакунов, и тень «барса» продолжала лежать на их тропе. Надо спешить! А для этого придется так сжать владетелей, чтобы кровь снова забурлила в их онемевших венах.
Он подошел к овальному окну и смахнул на каменную плиту розы. Наступив на них, Зураб прильнул к стеклу. На дворе замка было тихо, день клонился к сумеркам, но гонцы опять не появлялись. В пору было самому вскочить в седло, обитое медью.
Но князь Арагвский напрасно тревожился. Царь Орби был ни при чем. Виной всему был
Если Зураба охватила тревога по одним причинам, то Шадимана не меньше – по другим. Ушли персы – словно саранча снялась с места. Казалось бы, должно, случиться нечто невероятное: стихийно вспыхнет празднество, шумное веселье охватит Верхнюю, Среднюю и Нижнюю Картли, замелькает множество ярких масок, хлынут потоки вин, бурдюков появится больше, чем храмули в Храми, под гром пандури запестрят цветы в волосах кружащихся в пляске женщин и виноградные лозы на челе воинственно танцующих мужчин… А главное: княжество должно встрепенуться, вспомнить о доблестных знаменах, сплотиться под эгидой мудрости Шадимана. Но ничего не случилось.
Наоборот, какая-то настороженность сковала Тбилиси; город, словно камень в озеро, погрузился в тишину. Она была подозрительнее тысячи лазутчиков, одетых в рясы монахов. В палатах католикоса они устраивали сборища, в закрытых дворах соборов сгружали с верблюдов длинные ящики, – поговаривали, что это свечи, присланные в дар грузинскими обителями из святой земли: монастырем Апостолов и монастырем во имя патриарха Авраама. Так ли? А из Бенари прорывались подозрительные слухи.
«И как же иначе? Возможно ли, чтобы Георгий Саакадзе спокойно предался охоте и посещению азнаурских владений? – недоумевал Шадиман. – И в замок Носте он не вернется. Не из-за того, что побоится царя Симона, знает: князь Шадиман не допустит разорить замок Непобедимого. Тогда… Неужели опасается Теймураза? Не похоже. И Зураб ему не помеха… Значит, выжидает моего хода? Пожалуй, прав».
Узнав у чубукчи, что Зураб уже вернулся с Кахетинской дороги после очередного выезда, Шадиман велел подать ему куладжу цвета лимона: внешне он должен казаться солнечным, внутри оставаться кислым, – конечно, не для себя.
Зураб принял Шадимана подчеркнуто любезно, пригласил отведать вина из ананурского марани, открыто усмехнулся и первый пригубил оправленный в серебро турий рог.
За арабским столиком они сидели, как давние друзья, скрыв за приятной улыбкой желание вонзить друг другу в горло когти и ядовитое жало. Зураб учтиво осведомился, как чувствует себя доблестный владетель Марабды. Шадиман, изысканно поблагодарив, поинтересовался, не изменило ли доблестному владетелю Арагви цветущее здоровье.
Отдали дань вину и засахаренным персикам, которые оставил Зурабу дальновидный Хосро-мирза с мыслью: пусть привыкает строптивец к персидскому дастархану. Персики похвалили, а ханов выругали: сколько ни внушали начальникам шахских войск, что без их помощи не укрепить картлийским владетелям свою власть в царстве, – ушли, бросив все на волю ветра. А ветер дул недружелюбный, особенно со стороны Бенари.
Шадиман, взяв со столика колоду костяных карт, иронически усмехнулся:
– Доблестный Зураб, можно ли сетовать на Иса-хана, если он этим подарком еще раз напомнил: жизнь – игра; иногда веселая, но чаще опасная. Впрочем, по правилам генджефе, алтафи незыблемо главенствует
– Так сразу захотел первый Адам, – рявкнул Зураб. – И да не изменится такое и после Страшного суда!
– Аминь! Но при условии, если царство будет устойчивее, чем этот игрушечный замок. – Шадиман щелчком сбил сложенную им башню. Костяные пластинки шумно рассыпались по инкрустированной доске.
– Ты предлагаешь, Шадиман?.. – Зураб собрал костяные пластинки, встряхнул и перетасовал.
– Укрепить царство, опираясь на союз наших мечей, – конечно, дорогой князь, тайный, дабы не озлобить остальных владетелей! Настал срок созвать съезд князей Верхней, Средней и Нижней Картли.
Наугад вытянув из колоды пластинку, Зураб открыл ее и довольно улыбнулся:
– Таджи! Корона! Это мою руку навел ангел Арагви. Быть по-твоему, Шадиман. Выдели сто скоростных гонцов; пусть седла их будут подбиты гвоздями – это заставит их торопиться. И я поступлю не иначе. Пора оповестить большие и малые замки о предстоящем съезде.
– В знак взаимного согласия вечер посвятим игре в генджефе. Дадим отдых мыслям и пригласим Андукапара. При проигрыше он становится лиловым, как перезрелый кизил, и болтливым, как встревоженная сорока.
Зычно захохотав, Зураб наполнил вином роги и выразил удовольствие беседовать с остроумнейшим царедворцем. Но, проводив Шадимана, усмехнулся: «Э-э… „змеиный“ князь, зато я не болтлив. И ты не узнал, что предложенный тобою съезд входит в мои сокровенные планы. Молодец, Барата! С тобой победим!»
По дорогам и тропам поскакали всадники. Нещадно трубя в рожки, вздымая пыль, неслись они от ущелья к ущелью, от горы к горе. Но владетели предпочитали переждать события за зубчатыми стенами. Призыв Шадимана не действовал на них. Легче было ворочать глыбы, чем пробудить у них сознание долга перед собственным сословием: возвеличить царство, дабы над ним безопасно развевались княжеские знамена.
Если бы не Мухран-батони, призыв Шадимана повис бы в воздухе. Но согласие владетеля Самухрано прибыть на съезд послужило сигналом. Владетели, покончив с уединением, заторопились. В замках поднялась суматоха: открывали фамильные сундуки, снимали со стен прадедовское оружие.
Отпустив гонца Шадимана, Мирван Мухран-батони в «комнате золотых чернил» начертал на вощеной бумаге:
«…Еду, дорогой Георгий, в змеиное гнездо на съезд. Там будут и шакалы. Если уцелею от клыков и жал, с удовольствием поохочусь с тобой на медведя. Буду ждать в Мухрани и веселых „барсов“. Кстати повидаешь свою дочь Хварамзе; она похорошела после рождения Шио, глаза – как две фиалки, на которые упал лунный луч…»
Коротка память у владетелей. Давно ли по этим дорогам шествовали иранцы, таща за собой пушки, обозы, грузы? Еще пыль, поднятая ими, не смыта с листвы освежающим дождем, еще пепел не разнесен ветром по балкам, еще не разбросаны груды камней, образовавших непреодолимые завалы, а уже забыто, как принижалось достоинство, как беспросветен был мрак и безгранично разорение царства. Князья ринулись навстречу безудержному веселью. Мчались кавалькады. А за ними потянулось по военным дорогам множество вьючных коней, празднично разукрашенных верблюдов, обвешанных голубыми и красными бусами, заскрипели вереницы ароб, обвитых цветами. Будто Картли вся задумала переселяться. Еще бы! Путешествия перестали быть опасными. Почему бы не покичиться в Метехи своим могуществом, богатством одеяний жен и дочерей, парадным убором дорогих коней и редкостным оружием. К тому же настал срок представить царю – пусть безголовому – молодых князей, наследников фамильных знамен. При этом обряде царь не думать должен, а взирать.