Базалетский бой

Антоновская Анна Арнольдовна

Вспомнил Арчил-"верный глаз" подробный рассказ Вардана и его сына Гургена о подмеченном ими в Метехи.

Видно было, царя неприятно поразила холодная встреча тбилисцев, хотя он самолюбиво скрывал это даже от придворных. Но в «оранжевом вале», на троне, принимая выборных от купцов и амкаров, он не смог сдержаться от упреков. Вардан был слишком хитер, чтобы открыто действовать против князя Зураба, поэтому, выступив как староста с приветствиями царю царей Теймуразу и с пожеланиями долгого царствования, он, по уговору с другими купцами, неприятную часть посещения предоставил самому бедному купцу, обладавшему завидным даром красноречия. «Все равно, – вздыхал Вардан, – такому терять нечего». Польщенный и втайне рассчитывающий на благосклонность царя, а значит, и на обогащение, бедный купец выступил вперед и горячо заговорил:

– Ты, светлый царь царей, защитник христианской церкови, неустанный витязь, надежда грузинских царств,

как мог даже подумать, что тбилисцы не плакали от радости, видя, как наконец сбылось их страстное желание и любимый всеми царь Багратиони Теймураз, изгнав проклятых врагов, возвратился в свой удел?

– Нам угодно знать, почему же вы не встретили «богоравного» со знаменами и не предстали в первый же день перед нашим взором?

– Светлый из светлых! Многие неосторожные так и хотели поступить, – а где они теперь? Кто головы лишился, а более счастливые гниют в башнях больших и малых преступников, как огурцы в бочке.

Купец перехватил восхищенный взгляд Вардана и, закусив удила, горячо принялся повествовать о том, как арагвинцы затравили тбилисцев, как несправедливо хватали без разбору всех, в том числе и косых, и, вновь заметив поощряющий кивок головы Вардана, потерял осторожность и стал обвинять арагвинцев даже в тех преступлениях, которые и не совершались: «И вот из-за них, чертей бурочных, в Тбилиси начался голод! Из-за них стало хуже, чем при Хосро-мирзе!» При словах: «А кто их наладил на расправу с подданными царя царей Теймураза, да ниспадет на него благословение неба?..», – Зураб свирепо метнул взгляд на Вардана Мудрого, который хмурился, тихонько прицокивал языком и с отчаянием разводил руками. Зураб не спускал с Вардана настойчивого взгляда, схожего со стрелой. «Пора осадить умного бедняка, – решил Вардан, – иначе съест его князь вместе с шапкой, да и уже, спасибо ему, все сказал», – и сделал шаг вперед:

– О светлый царь царей! Ты благосклонно позволил нам предстать перед тобой. В каждом деле есть выигрыш и убыток. И если бы не князь Зураб Эристави, что бы с нами было? Терпения и на аршин не хватало. А шахские грабители тюками вкатывали в лавки горестные испытания. И не князь ли Зураб способствовал радости, наступившей в Тбилиси? Сейчас все хотим служить тебе, царь царей, украшать торговлей твое царство. Прикажи, и снова застучат молотки, снова откроются лавки, и аршины начнут отмеривать не дрожь сердца, а дорогой товар для князей и простой для деревень.

И тут, как было уговорено, все купцы и амкары стали кричать: «Ваша, ваша нашему царю Теймуразу! Да продлится его род до скончания веков!»

Теймураз понял серьезность положения, но не хотел прижимать своего зятя, Зураба Эристави. Поэтому он обещал в ближайшие дни рассмотреть жалобы и тех, кто окажется невиновным, освободить из башен.

Купцы и амкары разочарованно теснились вокруг Вардана.

Староста рассыпался в благодарностях доброму царю царей и, получив разрешение, велел купцам и амкарам внести подарки. По правде сказать, Теймураз в них очень нуждался, ибо долгое пребывание без царства, достояния которого были ограблены Исмаил-ханом и вывезены своевременно в Иран, опустошило казну царя. Кроме бархата, парчи, атласа, оружия и других амкарских изделий, к ногам Теймураза упал вышитый бисером аршинный кисет, туго набитый монетами.

Вардан воспользовался суматохой и шепнул несколько слов бедному купцу. Снова польщенный доверием, тот в изысканных выражениях извинился перед царем за скромные дары – ведь персы грабили без всякой совести, но недалеко то время, когда под сильной рукой царя царей Теймураза благодарные купцы и амкары снова разбогатеют и подарки царю будут соответствовать его величию.

Теймураз благосклонно полуопустил веки, в душе радуясь возможности пополнить свою скудную казну за счет майдана, ибо от князей особых щедрот ожидать не приходится: все они жалуются на ограбление их персами.

– Но, долгожданный царь царей, – продолжал бедный купец, ободренный снисходительным отношением к нему царя, – в торговле и в амкарствах слишком мало людей, некому работать. А торговать кому, если половина мастеров в башнях сидит? Сегодня для нас радость из радостей: царя видим! Может, пожелаешь осыпать милостями и неповинных? А если кто лишние слова, как саман, крошил, то из самана еще никогда не получалось золота.

– Как? Как ты сказал? Из самана? – Теймураз встрепенулся, он уже был поэтом, и нетерпеливо крикнул стоящему за креслом князю: – Пергамент и перо!

Глаза поэта Теймураза загорелись. Он быстро и вдохновенно, при полном молчании зала, начертал строфы. И громко зазвучала маджама, посвященная золоту и саману:

О маджама моя! Как заря, филигранна!День – труба возвещает, ночь – удар барабана.Слышу спора начало: "В жизни, полной обмана,Разве золото ярче жалкой горсти самана?"Но

металл драгоценный отвечает надменно:"Ты мгновенен, как ветер, – я блещу неизменно!Отражение солнца и луны я замена.Что без золота люди? Волн изменчивых пена!"Но саман улыбнулся: "Пребываешь в истоме,А не знаешь, что солнце веселее в соломе.Ты блестишь, но не греешь, хоть желанно ты в доме.Конь тебя не оценит, как и всадник в шеломе"."Ты – ничто! Я – всесильное золото! ЯдомКак слова ни наполни, я ближе нарядам,Я обласкано пылкой красавицы взглядом,Рай украсив навек, я прославлено адом".

Теймураз замолк, не отводя взора от окна, словно за ним вспыхивали огни ада, повторяющие блеск коварного металла. И он невольно побледнел, чувствуя, как учащенно забилось сердце, будто от этих огней шел удар и раскаленные угли, падая на землю, звенели, как золотые монеты. Приподнявшись на троне, царь-поэт обличающе выкрикнул:

"Ты всесильно в коварстве! Ты горя подруга!Порождение зла и источник недуга!Где звенишь – там угар. Небольшая заслуга!Я ж, саман, принесу себя в жертву для друга"."Ты – где голод и кровь! – молвит золото твердо. –Где сражения жар! Где бесчинствуют орды!Я же там, где цари правят царствами гордо!Пред короною – раб, потупляешь свой взор ты!"Но смеется саман: "Ты услада тирана!Я ж питаю коня день и ночь беспрестанно, –Без меня упадет, задымится лишь рана,И возьмет тебя враг, как трофей урагана".Оскорбленный металл, преисполненный злобой,Так воскликнул: "Чем кичишься? Конской утробой?Я возвышенных чувств вечно вестник особый,Без меня свод небесный украсить попробуй!"А саман продолжает: "Томиться в плену тыБудешь, узник холодный, в железо обутый, –Ведь палач, стерегущий века и минуты,Обовьет тебя цепью. Попробуй – распутай!"

Вновь замолк Теймураз, полуприкрыв глаза и забыв о подданных, столпившихся перед троном. Он представил на миг, что царствует на земле не золото, а саман, и ощутил неотразимую скуку. На картине, подсказанной его воображением, простиралось огромное поле, на котором зрели колосья, вот-вот готовые превратиться в саман. Но алтарь бытия, лишенный золота, устрашал мертвенно-серым блеском, и это было так для царя нетерпимо, что поэт угрожающе вскинул руку, сверкнувшую золотыми перстнями:

Не рубинов огонь – это золото рдеет.Ты уже проиграл, спор излишний затеяв!Без меня человеческий род поредеет.Я – алтарь бытия! Не страшусь я злодеев".Но хохочет саман: "Породнилось ты с чванством!Я же витязю в битве клянусь постоянством.Накормлю скакуна, – и, взлетев над пространством,Тебя вызволит витязь, покончив с тиранством.На коней тебя взвалят, как груду металла,И домой привезут, в храм извечный Ваала…"Лжец! – воскликнуло золото. – Бойся опалы!Был бы ты не саман, я б тебя разметало!"О маджама моя! Ты для витязя – шпора!А ретивый Пегас для поэта – опора.Часто нужен саман, как и меч для отпора,Часто золото – дым нерешенного спора! [4]

[4]

Маджама написана Борисом Черным по мотивам поэзии Теймураза I.