Беби из Голливуда

Дар Фредерик

Хватит об этом, но я вижу, что под милой крышкой красивого ребенка продолжает булькать.

Я спрашиваю себя, не была ли она встревожена моим появлением в замке и не вытащила ли меня сегодня специально, чтобы разнюхать, кто я и чем занимаюсь на самом деле. Она логична, очень спокойна и хладнокровна, птичка моя. Когда ситуация показалась странной, она, не раздумывая, решила ее для себя прояснить.

— Вы давно покинули Швейцарию?

— Уже несколько лет…

— И вот так взяли и поехали в Штаты?

— Я была стюардессой.

Америка мне понравилась. Обслуга там оплачивается очень хорошо, и я подумала, что, работая няней с ребенком, заработаю в три раза больше, чем советуя пассажирам пристегнуть ремни перед взлетом.

— Вы, наверное, очень любите деньги?

— А вы нет?

— Об этом я стараюсь не думать. У меня есть своя философия на этот счет: главное — не много, а чтобы их было достаточно, понимаете?

Мы въезжаем в Париж. От Дефанс я рву к площади Звезды, которая высоко сияет над нами в апофеозе света… (Хорошо сказано, гм?)

— Чего бы вам больше всего хотелось в Париже? — спрашиваю я, слегка отпуская педаль акселератора.

Всю дорогу не могу заставить себя перестать молча посмеиваться над несчастной женой младшего бригадира, брошенной мной в заведении, не имеющем ничего общего с ее высокими амбициями, соответствующими, как она мне сказала, высокому положению ее мужа.

— Все, что хотите…

— Что вы скажете, если мы пойдем в варьете? Затем поужинаем… Я знаю одно местечко, где подают всякие морепродукты, от которых пустил бы слюнки сам Нептун.

— Как хотите…

Мы идем в мюзик-холл. В «Олимпии» как раз выступают братья Бефстрогановы. Они поют в сопровождении телохранителей две нагремевшие вещи: «Вернувшись с лезвия серпа» и «Ах, как когда-то молотом меня».

Спектакль имеет огромный успех, особенно его высокое художественное наполнение. Сначала мы аплодируем поющему жонглеру, затем жонглирующему певцу, после него выступает дрессировщик микробов (у которого вместо хлыста тюбик с аспирином), и в конце первого отделения знаменитая Мартина Наплюйон, звезда эротико-афродизио-азиатских танцев, исполняет шепотом свои лучшие песенки, дабы никого не разбудить.

Эстелла очень довольна вечером. А я доволен Эстеллой, что говорит о нашей природной вежливости, конечно. Если бы я не сдерживался, давно бы слазил ей пальцами за обшивку, но предпочитаю раскрыть мощь своих батарей, когда будем поближе к делу. Если после этого вы скажете, что у меня нет чувства юмора, значит, вы учились смеяться не по тем инструкциям, да еще и под мелодии Генделя.

После окончания спектакля я веду свою швейцарку в бретонский ресторан, очень модное заведение, куда, как я уже однажды говорил, морской прилив выносит все, что потом подается сразу же на стол.

Ужинать при свечах среди раскинутых рыбацких сетей и стеклянных шаров — это ли не мечта? Мы разговариваем о дожде и Париже.

— Миссис Лавми, — спрашиваю я вдруг, сам того не ожидая, тоном настолько невинным, что сам Боженька сразу

бы отпустил мне все грехи, — миссис Лавми часто приезжает навестить или забрать свое бесценное дитя?

— Иногда, — бормочет куколка, опустив глаза в тарелку. — У нее кризис на почве материнской нежности. Голос крови зовет слишком громко…

— Она берет его к себе в отель, вместо того чтобы ухаживать за ним в доме?

— У жен знаменитых мужей всегда должны быть некоторые капризы. Это помогает им оставаться в общем тоне. Если она будет сидеть с ребенком, то о ней скоро все забудут…

— Я читал в газетах, она не живет в одной гостинице со своим мужем. Правда?

— Да, это так.

— Так что же, пара не уживается вместе? Она качает головой.

— Я вижу, американская психология вам непонятна, мой дорогой друг. Чета Лавми представляет собой нормальную пару, но у Фреда свои обязанности перед… гм… поклонницами. Обязанности, которые он должен исполнять без присутствия своей жены. Если они живут в разных отелях, то честь миссис Лавми спасена… Но я могу раскрыть вам один секрет…

— Слушаю!

— Фред Лавми проводит практически все ночи со своей женой…

— Забавно!

Я заказываю пирожные на десерт и прошу официанта принести нам бутылочку хорошего вина из Прованса. Нянечка, похоже, осоловела.

Ее глаза блестят, влажный рот приоткрыт, а щеки раскраснелись, и это никак не связано с нанесенным гримом от Елены Рубинштейн… Похоже, пора предпринять атаку на психику. Я легонько дотрагиваюсь до кончиков ее пальцев, лежащих на скатерти.

— Эстелла, — шепчу я, — Эстелла, если бы мне кто-то сказал, что мы проведем вечер вместе…

— Да, его величество Случай! Случайность великая вещь, правда? И если бы хозяин дома не забыл очки…

Не звучит ли ирония в этой фразе? Я несколько раз повторяю про себя вопрос, но по ее лицу совершенно непонятно, оно выражает лишь нежное удовольствие.

У малышки холодные руки. Это хороший знак. Обычно если у девушек ледяные конечности, то внутри огонь. (Или вы другого мнения? Готов подискутировать, но прошу представить статистику с заверенными у нотариуса свидетельствами.)

— Скажите, милая Эстелла, Лавми, наверное, не будет спать спокойно этой ночью, если приедет к своей жене…

— Почему?

— Из-за Джимми… Этот малый настоящий скандалист. Отец хоть навещает его иной раз?

— Да как он может себе позволить при таком образе жизни?.. Целый день на съемках, вечером идет по клубам, а утром спит.

Ну хватит об этом. Нечего и думать продолжать в том же духе, особенно если другая тема назрела.

Мои часы кукарекают два часа десять минут и еще несколько мгновений забвения.

— Мне нужно возвращаться, — шепчет грустным голосом девушка.

А? Извините… Я что, выгляжу в ваших глазах круглым идиотом? Конечно же, я сделал ей предложение в другом тоне, но… Возвращаться! Она что, с катушек…