Беда преследует меня
Шрифт:
— Но он и ваш приятель, — возразил я.
— Что вы этим хотите сказать? До этого я его и в глаза не видел.
— Может быть, он вас видел где-нибудь? Мне показалось, будто он вас знает.
Теперь в голосе Андерсона появился оттенок нетерпения:
— Ну, боюсь, что в любом случае ничем вам помочь не могу. Эта бутылка была у меня единственной.
Мое настроение резко изменилось, как это случается с подвыпившими людьми, и мне вдруг стало стыдно за себя.
— Прошу прощения, — извинился я перед Андерсоном и низко поклонился
— Да что там, все в порядке, старина! — искренне воскликнул Андерсон. — С кем не бывает. Я лишь сожалею, что не могу вас выручить.
Мэри вышла от Тессингеров, которые собирались ложиться спать, и остановилась со мной в проходе. Большинство полок к тому времени были уже застелены, и вагон сузился до размеров высокого узкого тоннеля, отгороженного зелеными занавесками. Часть нереальностей внешнего мира просочилась в поезд. На мгновение появилось ощущение ужаса, как будто слабо освещенный проход представлял собой тропинку в незнакомых джунглях, где в засаде ждут опасные звери.
— Мы подъезжаем к Топике, — сказала Мэри. — Давайте выйдем на платформу и взглянем на это место.
Мы спустились на платформу. Топика представляла собой россыпь огней, ряд стен пакгаузов, которые прерывались очертаниями почти безлюдных улиц, мрачно терявшихся во тьме. Гасли неоновые огни рекламы, которые только что многоцветно освещали неторопливо прогуливавшихся после последнего сеанса местных жителей. Один из сотни похожих друг на друга городов, с которыми знакомишься с унынием и тут же прощаешься с облегчением. Мой хмель выветривался, как замолкает мотор, не получающий питания, и мне было жалко всех топиканцев, чей город представлял собой жалкую горстку тусклых огоньков среди необъятной темноты нашего полушария.
Мэри взяла меня под руку.
— Когда я была ребенком, мы жили очень бедно, — задумчиво произнесла она. — Я, бывало, смотрела, как на станцию прибывают пассажирские поезда. Это были худшие годы Великой депрессии, но все еще оставалось достаточно богачей, которые разъезжали на поездах. Сама я никогда не ездила на поезде, и мне казалось, что мужчины и женщины, находившиеся за занавесками освещенных вагонных окон, были миропомазанными королями и королевами.
Меня тронули ее слова, но я не доверял сентиментальности.
— Все дети чувствуют то же самое, — произнес я. — Но после нескольких поездок иллюзия пропадает. Части городов, которые видны из поездов, всегда кажутся не на той стороне пути.
— Я все еще предаюсь давним иллюзиям и чувствую себя более оживленной, когда нахожусь в поезде. У меня появляется ощущение способности пересечь всю страну, в то время как весь остальной мир остается на месте.
— Думаю, что вы так и не повзрослели. И поэтому счастливы.
— Может быть, это и так, но ощущение довольно мучительное. Теперь я сама стала дамой в освещенном окне, но все еще рассматриваю себя так же, как когда была ребенком. Сейчас
— Вы — шизофреничка, — пошутил я, поцеловав ее.
Багаж и почту погрузили, пассажиры возвратились в свои вагоны, и за ними закрылись двери. Стрелочники помахали фонарями, и поезд тронулся.
Настроение Мэри неожиданно изменилось, и она сказала:
— Мне не надо было проводить так много времени с Тессингерами, но я не могла поступить иначе. Миссис Тессингер должна знать так же хорошо, как и я, что Тедди не интересуется ею. Но она — женщина, и просто не может устоять перед лестью. Он говорил ей возмутительные вещи, и она все это проглатывает.
— Например?
— Ну, всякое. О ее красоте, духе молодости, энергии, одежде. Думаю, завтра он перейдет к деталям ее анатомии.
— А как на это реагирует Рита?
— С восторгом, насколько я могу судить. Она понимает, к чему он клонит, и, кажется, целиком это поддерживает. Последние несколько лет она воспитывалась в очень консервативной женской школе.
Я снова поцеловал Мэри, на этот раз горячо.
— Вы — немного пьяны, правда? — спросила она.
— Вы что-нибудь имеете против?
— Нет, я к этому отношусь очень терпимо. — Она сама поцеловала меня. — Давайте теперь пойдем в купе, хорошо? Я замерзла.
Мы повернулись к двери, но прежде чем моя рука взялась за ручку, дверь открылась, и показалось удлиненное худое лицо Хэтчера.
— Послушайте, приятель, я разыскиваю вас. Обошел все, побывал даже в вагоне-ресторане. Давайте выпьем еще!
— Пожалуйста, если хотите, — ответила за меня Мэри. — Лично я ложусь спать. — Она чмокнула меня в щеку и скрылась в проходе.
— Отличная штучка, — произнес Хэтчер. — Как это вам удалось сблизиться с такой милой дамочкой?
— Случайно встретил в Гонолулу на вечеринке. А потом увиделся с ней снова, в Детройте.
— Некоторые ребята рождаются в рубашке. Она мне кажется пупсиком.
— Даже если я и не настоящий джентльмен, — произнес я с некоторой напыщенностью, — но все равно мисс Томпсон — истинная леди.
— Не позволяйте обмануть себя. У них у всех одинаковые инстинкты. Те же самые прекрасные инстинкты.
— Замолчите, черт вас подери! Я собираюсь жениться на этой девушке.
— Виноват, виноват. У вас свой подход, у меня — свой. Поступайте как вам нравится. Как насчет стопочки?
— У Андерсона больше ничего нет. Нам придется пить ваше спиртное.
— Ладно, еще грудным ребенком я питался молочком от бешеной коровки. Пойдемте, я оставил бутылку в курительной комнате. Надеюсь, она все еще там.
Бутылка стояла под сиденьем, куда он ее поставил. Он вытащил ее оттуда и прямо из горлышка сделал большой глоток. Я налил немного в бумажный стакан и выпил, но перерыв отбил у меня вкус к выпивке, и спиртное показалось еще более отвратительным на вкус, чем в первый раз. Меня передернуло.