Беда с этой Мэри
Шрифт:
— Мама! — запротестовала Мэри. — Речь не о Лу. Я попросила тебя встретиться со мной, чтобы лично сообщить тебе свою новость: Дэн Галлахер пригласил меня поужинать. Вчера вечером он пришел ко мне в ресторан и пригласил меня.
Мэри предпочла не сообщать матери об их других встречах, потому что заранее знала, что скажет София. И не ошиблась. Ее мать схватилась за сердце:
— Господи, спаси и помилуй! Этот ирландский репортер? Ты хочешь пойти на свидание с человеком, опозорившим тебя, опубликовавшим клеветническую статью о твоем ресторане? — Она высыпала в чашку еще два пакетика сахара
Мэри стиснула зубы до скрежета, потом взяла себя в руки и пояснила:
— Я провела с Дэном много времени в больнице и теперь знаю его лучше. Он очень славный и…
Ну как было объяснить матери, что от присутствия этого человека ее бросало в жар? Она просто не знала, что сказать.
— Славный? Ничего себе славный! Тед Банди [14] тоже был славным и все-таки убил всех этих женщин. Откуда тебе известно, что этот человек не маньяк-убийца? Что он не серийный насильник? Ты ничего о нем не знаешь. И он не итальянец! Матерь Божия, Пресвятая Дева Мария! Он ирландец!
14
Знаменитый серийный убийца, обладавший обаянием и умевший внушить доверие женщинам, которых потом убивал
Но это еще было не самым худшим. Дэн признался Мэри, что он практически не придерживается католицизма, что он вообще не поклонник организованной религии. «Как хорошо, — думала Мэри, — что мы не рассчитываем на длительные и серьезные отношения, потому что в противном случае София вообще бы полезла на стенку». Правда, это не значило, что и сейчас она не дергалась.
— Ты что, совсем рехнулась? — спросила мать Мэри, не сводившую глаз с эклеров в хранящей холод форме.
Мэри вздохнула: ей был необходим шоколад для поддержания бодрости духа. Потом она все же отважилась возразить:
— Бабушке он нравится. Дэн напоминает ей дедушку Сэла.
София постучала ладонью по лбу:
— Твоя бабушка выжила из ума. Ты не можешь полагаться на нее и на то, что она говорит.
— Я и не полагаюсь на мнение бабушки, — ответила Мэри, потягивая маленькими глотками свой кофе с молоком. — Я полагаюсь на собственный инстинкт, а он подсказывает, что мне стоит встречаться с Дэном Галлахером.
— Речь идет о сексе? — спросила мать, и Мэри вспыхнула, ощутив чувство вины. Черт возьми! Софии нельзя было отказать в остроте ума! — Думаешь, я не знаю, чем теперь занимаетесь вы, молодые девушки? Похоть, а не любовь правит миром. И это постыдно! Это позор! Твоя подруга Энни спит с кем попало. Думаешь, о женщине вроде нее не ходят слухи? Как только твоя репутация оказывается подмоченной, тебе конец. Ни один порядочный человек не захочет взять тебя в жены. С какой стати ему покупать корову, если он может пользоваться молоком бесплатно?
София сто раз (а возможно, и больше) повторяла это мудрое изречение. Мэри скрестила под столом пальцы и улыбнулась матери, являя собой картину безмятежной невинности.
— Я не говорю о сексе, мама. Я говорю о некоей химии. Мы привлекаем друг друга, Дэн и я, и
Вообще-то это было правдой, вернее, похоже на правду.
— Химия! — София резким движением воздела руки к небу. — Ты умрешь старой девой, Мэри! И у меня никогда не будет внуков от тебя, которых я могла бы баловать.
— Даже если я не выйду замуж, я могу завести ребенка. Теперь для этого даже не требуется мужчина. Я могу обратиться в банк спермы, и мне имплантируют сперматозоиды в яйцеклетку. — Мэри усмехнулась, видя, как возмущена и шокирована ее мать. — Шучу, шучу.
— Почему ты так не похожа на Конни? У нее все в порядке. Ее жизнь устроена. Она счастлива в браке, любит Эдди. Они подумывают о том, чтобы завести еще одного ребенка. Она не говорила тебе?
При этом известии глаза Мэри округлились. Она покачала головой:
— Нет! Но ведь у нее уже трое детей! Зачем ей еще? Зачем ей рисковать фигурой?
— Потому что она хорошая католичка и готова принять всех деток, сколько бы ни послал ей Господь Бог. А Господь приветствует продолжение рода.
— Но ведь церковь не в силах одеть и прокормить всех крошек, приходящих в этот мир. Дети вырастают, становятся подростками и требуют у родителей кроссовки по сто долларов за пару и джинсы от Кельвина Кляйна.
София выпрямилась. Ее спина казалась одеревеневшей и слившейся со спинкой стула. Она смотрела на свою дочь с ужасом и возмущением, приведенная в ярость ее замечаниями.
— Это святотатство! — Она стремительно подняла руку и осенила себя крестным знамением. Потом, дабы почерпнуть сил, прикоснулась к золотому крестику у себя на груди. — Я поговорю о тебе, Мэри, с отцом Джозефом. Тебе надо исповедаться и принести покаяние.
— Мама миа! Да какой грех я совершила? По правде говоря, мама, ты всегда и все делала правильно, хотя в тот момент, когда ты это делала, я не сознавала твоей правоты. Это благодаря тебе я становлюсь сильной, уверенной и независимой женщиной и должна сказать тебе за это спасибо. Ты была прекрасным примером для подражания.
Рот Софии изумленно открылся.
— Что?!
По выражению лица Софии Мэри могла заключить, что не польстила ей своим комплиментом. Но Мэри была вполне искренней и говорила, что думала. Ей понадобилось тридцать три года, чтобы наконец понять, что она в значительной степени унаследовала властную натуру матери. София была женщиной нового тысячелетия, но даже не подозревала об этом.
— Я люблю тебя, мама. — Она прикрыла руку матери своей. — Ты беспокоишься обо мне, и я ценю это.
— Нет!
— Но я взрослая женщина, и если мне суждено делать ошибки, они будут моими собственными. Похоже, что ты запустила в действие механизм, когда вышла замуж за папу, и теперь я собираюсь скопировать страницу из твоей книги жизни и сделать то же самое.
Глаза Софии увлажнились, и из груди ее вырвался вздох отчаяния:
— Конечно, я беспокоюсь о тебе, Мэри. Ты разрываешь мое материнское сердце. Я старая женщина и не знаю, сколько мне еще осталось жить.
«Вне всякого сомнения, вечно», — подумала Мэри, потому что знала, что мать ее умела состарить кого угодно. На это она была мастерица.