Беда
Шрифт:
Если у Попова и были какие грешки, – наверно же он когда-нибудь доводил до слез своим непослушанием мать, а теперь грубостями вызывал досаду друзей – то сейчас он смыл их своими слезами. Он, сержант Попов, чувствовал себя, как верующий после причастия, успокоился, обрел душевные силы.
– Ну! – сказал он наконец и улыбнулся, отчего загрубелая, как кора старой лиственницы, кожа на его лице покрылась сеткой морщин. – Ну, детка, теперь иди. Спасибо. Да-а, а где же парни? Надо бы повозиться с рацией.
– Товарищ сержант, добился женской жалости, а? –
Но его язвительный вопрос остался без ответа.
– Дашенька, друг ты мой! – Катя подошла к подруге и обняла ее, потом быстро опустилась на колени и поцеловала Попова в щеку.
IV
Тогойкин и Губин все подбрасывали хворост в костер, чтобы скорее растаял снег в баке. Надо было вскипятить воду и напоить людей чаем. Ночь они провели молча, редко когда перебрасывались словцом, а с рассветом заметно повеселели и стали разговорчивее. У Васи, наверно, и рука меньше болела, потому что он даже песню затянул. И Николай с явным удовольствием начал ему подпевать:
Я хату покинул,Пошел воевать,Чтоб землю в ГренадеКрестьянам отдать,Прощайте, родные,Прощайте, семья!Гренада, Гренада,Гренада моя!..Песня кончилась, и закипела вода. Тогойкин вскочил на ноги, подкинул в костер веток, выхватил из огня бурливший бак и, высоко подняв его, быстро засеменил к своим.
– Пошли, Вася!
В облаке пара парни появились в самолете.
– Вода вскипела!
– Чай готов!
Обе девушки, капитан Иванов и бортрадист Попов были явно чем-то по-хорошему возбуждены.
Парни сначала подумали, что люди обрадовались их приходу. Они поставили бак и огляделись. Капитан Фокин внимательно разглядывал свои ногти и даже не повернулся в их сторону. Не спавший всю ночь Коловоротов наконец уснул, привалившись спиной к стенке и беспомощно опустив голову на грудь. Калмыков прерывисто стонал.
– Что такое? Что случилось? – спросили парни.
– Ничего не случилось! Решительно ничего! – сказала Катя, засияв довольной улыбкой.
И в самом деле – что особенного могло у них случиться? Новостям неоткуда было взяться. Ведь они не выходили всю ночь из самолета. И все-таки они были чем-то обрадованы.
– Вот, готово! – сказал Тогойкин, показывая на бак.
Часть кипятка отлили в большую консервную банку, остудили и умыли всех лежачих. Калмыкова решили раздеть и обтереть всего. Однако и на этот раз девушки не обнаружили на его теле ни ран, ни ссадин, ни даже царапин. Но все тело представляло собой сплошной вздувшийся синяк. В сознание он не приходил, только тяжело и прерывисто дышал, а порой стонал.
Перед чаепитием Тогойкин положил каждому по нескольку сухариков и по куску сахара.
Катя размочила в чае сухари, сделала из
– Ну, ребята, когда поедим и попьем чайку, возьмемся за рацию, может, заставим ее заговорить, – сказал Попов.
Все оживились, и лежачие и ходячие. «А удастся?» – с надеждой думал каждый, поглядывая один на другого.
Только капитан Фокин поморщился, услышав предложение Попова, и с этакой иронической усмешечкой заговорил:
– Заставишь, значит! Что же ты ее в полете не заставлял? А сейчас, значит, заставишь!
– Она работала.
– Работала! А почему же нет самолетов? Почему, я тебя спрашиваю? – Фокин явно издевался над Поповым, нарочно растягивая слова. – Я же у тебя спрашиваю, товарищ сержант!
– Видимо, мы очень далеко отклонились от трассы, ищут, наверное…
– Ах, отклонились? Значит, ищут, мой милый? – продолжал он издевательски вкрадчивым тоном, но, не дождавшись ответа, не на шутку разозлился и заорал: – Я ведь тебя спрашиваю, сержант Попов!
Коловоротов вздрогнул и проснулся. Он медленно выпрямился и стал озираться по сторонам.
– А почему бы и не попытаться, товарищ капитан?
– Попытайся, непременно попытайся! – вставил Тогойкин, помогавший Кате переложить Калмыкова. – Все надо пробовать! Все!
– Молодой человек! Может быть, ты и в самом деле герой из героев среди якутов, – захихикал Фокин, поглядывая на Иванова, словно приглашая и его посмеяться. Потом он смущенно отвел глаза от Иванова и уже безразличным тоном добавил: – Этого я, конечно, не знаю… Но я просил бы тебя не вмешиваться в разговоры военных людей. Мы как-нибудь сами разберемся…
– Хоть я никакой и не герой… А вот на правах члена коллектива… – Тогойкин вдруг смешался и, не договорив, снова склонился над Калмыковым.
Но теперь за него вступилась Катя Соловьева. Спокойные люди тоже иногда не выдерживают. С покрасневшим от гнева лицом она некоторое время молча смотрела на Фокина.
– По-моему… – Катя на миг остановилась, словно обо что-то споткнулась. – Мне кажется, мы все тут одинаковые, все мы просто советские люди!
– Совершенно верно! – поддержала подругу быстрая на язык Даша Сенькина. – Нехорошо как-то, не время сейчас делиться на сословия.
– Правильно! – сказал Вася Губин, осторожно покачивая свою больную руку, словно нянча младенца.
– Так-то оно разумнее будет, – пробормотал Коловоротов, сидевший на полу и тихо поглаживающий обеими руками распухшее колено. – Другое дело, когда доедем каждый до своей работы…
– А мы, военные, всегда остаемся военными! – Фокин опять посмотрел на Иванова, надеясь, что уж с этим-то доводом тот, наверно, согласится. – По-моему, так.
Все невольно ждали, что скажет Иванов.
– По-моему, тоже… – Иванов откашлялся. Он охрип от долгого молчания. – Да, военный – это не только профессия, но и обязанность.