Беда
Шрифт:
– Вот-вот! – охотно отозвался Фокин, решив, что наконец-то с ним согласились, и, тяжело вздохнув, добавил: – Самая трудная обязанность…
– Военнообязанный, – медленно произнес Иванов. – Профессия и обязанность, – повторил он. – Но ведь самая высокая, самая священная обязанность для всех нас – это… это – быть человеком, советским человеком…
– Политика! – засмеялся Фокин.
– Да, политика, товарищ Фокин! Трудная обязанность, говорите вы. А разве у педагога, у врача легкие обязанности?
– Не учителя побеждают врагов, а военные.
– Военные, которых воспитали учителя.
– Опять политика! – Фокин страдальчески вздохнул и отвернулся.
– Постарайтесь, товарищи! Авось удастся, – сказал Попов Тогойкину и Губину.
Весь этот день Тогойкин, Губин и едва державшийся на ногах старик Коловоротов провели под открытым небом, пытаясь наладить рацию. Стажер бортмеханика Вася Губин то и дело вбегал в самолет, садился на корточки перед Поповым и что-то показывал ему, о чем-то расспрашивал. Пока Вася консультировался с Поповым, Тогойкин заготовлял топливо для ненасытного костра, – ведь надо было поддерживать огонь круглые сутки.
Оторвавшись от костра, он вместе с Коловоротовым вывинчивал и завинчивал какие-то винтики по указанию Васи. Кончики перочинных ножичков загнулись, притупились, соскальзывали, раня пальцы. К вечеру не осталось у Николая ни одного не перевязанного пальца на левой руке.
– Ежели ты, парень, останешься без руки, мы все пропадем, – сказал Коловоротов, желая отстранить Тогойкина от этого дела.
Он даже пожаловался Попову. А потом понял, что без Тогойкина не обойтись. У самого-то Коловоротова пальцы неподатливые, не могут удержать мелкие винтики, да и глаза туманятся… Недаром, знать, на его плечи падал снег шестидесяти пяти зим…
Так они мучились целый день, и ничего у них не вышло. Когда спустились вечерние сумерки, решили прекратить работу.
Фокин все время лежал, отвернувшись к стене. Но, узнав, что с рацией ничего не получилось, сразу оживился:
– Вот не послушались меня и развлекались ненужным делом.
– А какое дело, по-вашему, нужное? Что нам следовало делать? – обернулся к нему Тогойкин.
– Полегче, герой!.. – усмехнулся Фокин.
Так прошел второй день.
Третий день
I
Третье утро парни снова встретили у костра.
– Начинает светать! – сказал Тогойкин по-якутски.
– Светает! – по-детски обрадовался Вася Губин, словно только этого и ждал. – Коля, светает!
Голодные, замерзшие, усталые, всю ночь просидевшие у костра, Николай и Вася были удивлены и обрадованы обычным, казалось бы, явлением, как свет зари, как приближающийся восход. Они одновременно вскочили на ноги и начали подбрасывать в костер хворост, хотя он и без того горел хорошо.
– Сейчас ворон прилетит. А немного погодя и те самые воробышки, – объявил Тогойкин.
– Каждый день так будет? – недоверчиво посмотрел на него
– Каждый день, дружище! – закивал головой Тогойкин и, отчеканивая каждое слово, повторил: – Каждый день, уважаемый товарищ Василий Губин!.. И всегда в одно и то же время! И всегда с одной и той же стороны! Ворон – с запада, птички – с востока!
– Кто знает, ведь тайга простирается так далеко, да и птицы… – сбивчиво начал Вася и вдруг в изумлении умолк, ткнув пальцем на запад: – Смотри!
Оттуда, с запада, над лесом, где небо было все еще сумеречно, замелькали неясные очертания летящего ворона. Почуяв, что его уже заметили, ворон решил показать себя честной и благородной птицей, которой незачем прятаться и таиться. Шумно прочесал он воздух жесткими перьями растопыренных крыльев и мирно забулькал горлом. Но все-таки облетел парней стороной.
– Вот так всегда летят птицы! – с видом знатока сказал Тогойкин и сел, чтобы обстоятельно рассказать другу о повадках пернатых. – Садись-ка, Вася, сюда… Видишь ли, эти птицы всегда…
Вдруг, словно ветерок, нежно зашелестели тоненькие крылышки, с еле уловимым щебетом над парнями замелькала густая и нестройная стая воробьев.
– Ух ты!.. Это кто же такие? – притворяясь, будто очень испугался, Тогойкин замахал над головой руками и съежился.
– Воробьи! Наши воробушки!..
Окутанная морозным туманом природа, густо закуржавевшие деревья и кусты, покрытая толстым снегом мерзлая земля – только на первый взгляд все это кажется неизменным, навсегда заснувшим. Но тот, кто любит жизнь и умеет наблюдать зимний лес, умеет чутко прислушиваться к тому, что вокруг происходит, тот заметит, что каждый день все меняется. И ворон был сегодня не так нагл, как вчера, не носился с карканьем над ними, а осторожно и бесшумно облетел поляну с другой стороны. И воробьи сегодня не шарахнулись от страха в сторону, а, наоборот, будто нарочно, просто из озорства, по-дружески развернулись и пронеслись низко над поляной, мимо парней. Похоже было, что именно они сняли кончиками своих крохотных и быстрых крыльев серый шелковый полог ночи.
Природа проснулась. К восточному краю неба прилепилась едва заметная, тоненькая розоватая полоска. Она начала быстро удлиняться и расширяться.
Парни еще посидели немного, тихо переговариваясь, и побежали к своим.
– Доброе утро, товарищи! – радостно выкрикнули они, заскочив в самолет. И тут же остановились, переминаясь с ноги на ногу. Им, вошедшим с улицы, показалось здесь слишком темно и душно.
– Тише, вы… – зашикала на них Даша, расчесывая свои косы у окошечка. Она раздраженно обернулась к парням, но, увидев их довольные лица, сразу смягчилась: – Ну, доброе утро…
– Потише, пожалуйста, – сказала Катя. Она хлопотала, склонившись над Калмыковым, и, не поднимая головы, тихо ответила: – Доброе утро, ребята…
– Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! – послышались сонные и, пожалуй, недовольные голоса Иванова, Коловоротова и Попова.
Казалось, вместе с парнями в мрак их пещеры ворвались и свежесть раннего утра и неугомонная молодость.
Вначале люди вроде бы и не обрадовались такому внезапному пробуждению, но тут же сердца их потеплели.