Бедная Лиза
Шрифт:
– И что сказал вам дух Леонардо?
Он сказал, что отныне главной задачей Перуджи станет возвращение гения во плоти и крови, для чего ему нужно будет завладеть «Джокондой». После этого он станет так же гениален, как сам Леонардо и прославится, как великий художник.
Загорский только головой качал, слушая этот горячечный бред.
– Ну, хорошо, – сказал он наконец. – Предположим, дух покойного да Винчи собрался вселиться в ваше тело. Предположим даже, что он велел вам украсть картину. Но зачем вы решили убить несчастного священника? Вы ведь
Перуджа понурил голову. Господин Загорский совершенно прав. Все дело в том, что, после того, как он украл картину, дух Леонардо так и не воплотился в нем. Хотя он все сделал так, как велел ему художник. Он пришел в отчаяние, заметался, он снова и снова вызывал дух Леонардо, но тот не шел на контакт и не желал отвечать на его вопросы. Когда Винченцо понял, что, несмотря на украденную картину, Великое делание провалено, он пришел в отчаяние. Он стал изучать алхимические труды и в одном из них наткнулся на использование крови. Перуджа понял, что это именно то, чего не хватает для завершения обряда.
– И вы решили убить священника, полагая, что уже его-то кровь должна подействовать наверняка? – сурово спросил действительный статский советник.
– Я хотел стать гением, хотел создать свой шедевр, не уступающий творениям великих художников… – отвечал Перуджа. – Я не безумец, как можно подумать, я лишь мистик и оккультист, который знает о существовании иных миров, и стремится эти миры постигнуть.
Загорский, все это время терпеливо слушавший излияния итальянца, поморщился и наклонился к Ганцзалину.
– Если этот господин не сумасшедший, то, значит, я ничего не понимаю в сумасшедших, – тихонько сказал он помощнику по-русски. – И очень может быть, что это именно тот самый безумец, который проник в мир неформ и оттуда, сам того не зная, морочит нам голову.
– И что мы будем делать? – еще тише осведомился помощник.
– Будем возвращать его в действительность и вправлять ему мозги, – отвечал действительный статский советник.
– Каким образом?
Загорский задумался на миг, потом улыбнулся.
– Как тебе, конечно, известно, я – последователь даосской школы. Даосы же всегда славились своими методами изгнания из человека всякой нечисти.
– Думаете, он одержим бесами?
– Я полагаю, что бесы – это всего лишь термин, обозначающий заблуждения, аффекты и мании, которые иной раз охватывают людей, – Нестор Васильевич говорил сейчас весьма серьезно. – Они свивают себе гнездо в сознании человека, и подчиняют его себе. Однако ум человеческий так устроен, что он все-таки стремится к норме, как тело стремится к здоровью. Иногда бывает достаточно небольшого толчка снаружи, чтобы избавиться от болезни. Надо только знать, как именно действовать…
Разговор их был непонятен Перудже, но он почему-то слушал его со все возрастающим беспокойством.
Загорский вытащил из кармана блокнот и карандаш, немного подумал и нарисовал на листке сложный знак. Судя по всему, это был иероглиф, но Ганцзалин видел такой в первый раз. Нестор
– Посмотрите на это, – проговорил он уже по-французски, и в голосе его зазвучали повелительные нотки.
Перуджа глянул на лист с иероглифом и заморгал. В тот же миг Загорский начал говорить. Глаза его, почудилось Ганцзалину, зажглись золотым огнем, голос налился какой-то особенной силой и гудел колоколом. Слова, которые он произносил, понять было невозможно, не понимал их даже его помощник – это был не русский язык, и не китайский, а язык ангелов. В лице Перудже, который слушал его, проявилось что-то беззащитное, рот приоткрылся, взгляд остекленел…
Спустя минуту действительный статский советник вдруг умолк и неожиданно хлопнул в ладоши. Перуджа вздрогнул, лицо его сделалось осмысленным.
– Послушайте меня, синьор Перуджа, – Загорский говорил теперь нормальным голосом, разве что чуть более участливым, чем обычно. – Я на своем веку видел множество художников, поэтов, музыкантов. Но ни один их них не смог стать гением ни благодаря алхимии, ни благодаря договору с Сатаной. Поверьте мне, единственная алхимия, способная создавать шедевры, это алхимия таланта и труда, все остальное – выдумки, способные довести человека до умопомрачения.
Перуджа кивнул, лицо его прояснилось. Теперь, после разговора с господином Загорским, он и сам видит, каким диким и бесчеловечным был его план. Однако поначалу все это казалось ему очень убедительным, он был уверен, что его коснулась десница Божия, что он станет участником Великого делания, что он, наконец, воплотит в жизнь опус магнум величайшего гения всех времен и народов, и сам станет этим гением. Но теперь он уже сомневается, он не знает, что делать и то, что казалось ему безусловным и истинным, уже не кажется таковым.
– Н-да… Так ложная мудрость мерцает и тлеет пред солнцем бессмертным ума, – загадочно продекламировал Нестор Васильевич по-русски. Потом посмотрел на Ганцзалина. – Ну, и как, по-твоему, нам теперь поступить?
Ганцзалин пожал плечами: что значит – как? Сдать преступника властям, вернуть картину в Лувр и получить свои законные 65 тысяч франков вознаграждения.
Действительный статский советник слегка нахмурился: это значит, им придется выдать несчастного безумца, который сидит сейчас перед ними. Неужели Ганцзалину его не жалко?
– А что мы можем поделать? – удивился помощник. – Просто взять картину и тайком вернуть ее в Лувр, который сейчас охраняется лучше, чем райские врата? А если нас поймают на этом благородном деле? Все решат, что мы и есть похитители. Мы просто не смогли сбыть картину с рук и решили тайком подбросить назад, как делают воры с пустым кошельком…
Загорский согласился, что в таком виде идея эта выглядит весьма сомнительно. Однако у него есть другой план, который позволит вернуть картину и, если не спасти синьора Перуджу, то, по крайней мере, смягчить его участь. Сказав так, он повернулся к итальянцу.