Бедная мисс Финч
Шрифт:
— Не видно ли было здесь сегодня вечером каких-нибудь незнакомых лиц? — осведомилась я.
— Да, с час тому назад двое незнакомых проехали мимо моего дома в своем экипаже.
— В каком направлении?
— По дороге из Брейтона к Броундоуну.
— Вы запомнили лица этих проезжих?
— Не особенно. Я был занят в то время.
Мучительное предположение, что эти проезжие были те бродяги, которых мы застали под окном, невольно пришло мне на ум. Я ничего более не говорила, пока не подошли мы к дому.
Все было тихо. Единственный признак чего-то необыкновенного — след колес на лужайке пред Броундоуном. Трактирщик заметил их первый.
— Экипаж, должно
Достопочтенный Финч опять лишился языка. Он смог только сказать, когда подходили мы к одинокому строению, и то с большим трудом:
— Пожалуйста, будемте осторожны.
Трактирщик первый подошел к двери, я за ним, позади нас на некотором расстоянии достопочтенный Финч, в арьергарде, охраняя, как видно, нам пути отступления к горам. Гутридж сильно постучал в дверь и крикнул: «Мистер Дюбур!» Никто не откликнулся. Ответом было лишь непонятное молчание. Эта неизвестность была невыносима. Я оттолкнула трактирщика и повернула ручку незапертой двери.
— Позвольте мне войти первому, — сказал Гутридж и в свою очередь отстранил меня. Я следовала за ним по пятам. Мы вошли в дом и опять стали звать. Опять ответа не было. Мы заглянули в маленькую гостиную на одной стороне коридора, потом в маленькую столовую на другой. Обе были пусты. Мы пошли на заднюю часть дома, где находилась комната, которую Оскар называл своей мастерской. Мы попробовали отворить дверь в эту комнату — она была заперта.
Мы опять стали стучаться и звать, опять в ответ лишь непонятное молчание.
Я ощупала рукой замок. Ключа не было. Я встала на колени, поглядела в замочную скважину и тотчас же вскочила в ужасе.
— Взломайте дверь! — закричала я. — Я вижу только руку его на полу.
Трактирщик, как и ректор, был не очень сильный человек, а дверь, как и все в Броундоуне, была крепкая, тяжелая. Без помощи инструментов мы все трое не в силах были бы взломать ее. В этом затруднении достопочтенный Финч в первый и в последний раз оказался на что-нибудь пригоден.
— Постойте, друзья мои, — сказал он. — Если калитка в сад отперта, мы можем проникнуть через окно.
Ни трактирщику, ни мне эта мысль не пришла в голову. Мы обежали вокруг дома, туда вел и след колес. Калитка была распахнута настежь. Мы прошли через маленький садик. Окно мастерской, отворявшееся до самого низу, позволило нам проникнуть в мастерскую, как предсказал ректор. Мы вошли в комнату.
Бедный, благородный наш Оскар лежал без чувств в луже крови. Удар по левой стороне головы, как видно, на месте свалил его. Кожа повыше виска была пробита. Пострадали ли кости черепа, я, конечно, не могла определить. Я научилась обращаться с ранеными, служа священному делу свободы с доблестным моим Пратолунго. Холодная вода, уксус, материал для перевязок — все это можно было найти в доме, все это я и потребовала. Гутридж нашел ключ от двери, заброшенный в угол комнаты. Он принес воду и уксус, пока я бегала наверх, в спальню Оскара, где нашла несколько его платков. Через две-три минуты приложила холодный компресс на рану и смочила ему лицо водой с уксусом. Оскар все еще был без памяти, но главное — жив. Достопочтенный Финч, не оказывавший решительно никакой помощи, принялся считать пульс Оскара. Он это делал с таким видом, как будто в данных обстоятельствах только это и следовало сделать и как будто никто, кроме него, не в состоянии пощупать пульс.
— Большое счастье, — говорил он, считая медленные, слабые удары, — большое счастье, что я был дома. Что стали бы вы делать без меня?
Надо было, конечно, послать за доктором и вызвать помощь, чтобы перенести Оскара наверх
— Поглядите, — сказала я, — здесь ли ящик с золотыми и серебряными пластинками или нет?
Мистеру Финчу не совсем было по вкусу, что с ним обращаются как с простым смертным и подсказывают ему, что следует делать.
— Успокойтесь, мадам Пратолунго, — ответил он. — Пожалуйста, без лишней инициативы. Это дело в моих руках. Совершенно лишнее говорить мне, что нужно искать ящик.
— Действительно лишнее, — согласилась я. — Но знаю наперед, что его нет.
После такого ответа он тотчас же начал шарить по комнате. Не было и следов ящика. Теперь все сомнения у меня отпали. Бродяги, торчавшие под окном, оправдали, ужасно оправдали мои худшие подозрения.
Когда пришла мистрис Гутридж с братом, мы перенесли Оскара наверх в его спальню. Мы положили молодого человека на постель, развязали ему галстук и отворили окно, чтоб его обдувало свежим воздухом. Оскар все еще не приходил в сознание. Но все-таки пульс продолжал слабо биться. Не было заметно перемены к худшему.
Доктора можно было ожидать не раньше чем через час. Я почувствовала необходимость немедленно вернуться в приходский дом, чтобы со всею осторожностью сообщить Луцилле печальную новость. Иначе слухи о случившемся, распространившись по селению, могли дойти до нее самым неподходящим путем, через кого-нибудь из слуг. К моей великой радости, мистер Финч, когда стала я собираться, отказался сопровождать меня. Он сообразил, что обязан, как настоятель прихода, первый уведомить власти о совершенном в Броундоуне преступлении. Он пошел своей дорогой к ближайшему должностному лицу, а я своей — к приходскому дому, оставив Оскара на руках у мистрис Гутридж и ее брата. Последние слова мистера Финча напомнили мне еще раз, что одному, по крайней мере, должны мы радоваться при настоящих обстоятельствах, как ни печальны они:
— Большое счастье, мадам Пратолунго, что я был дома. Что стали бы вы делать без меня?
Глава XV
СОБЫТИЯ У ПОСТЕЛИ
Я, как, может быть, вы соблаговолите припомнить, урожденная француженка и, следовательно, от природы не расположена огорчаться, если только можно этого избегнуть. Поэтому у меня, право, не хватает духу передавать, что произошло между мною и моею слепою Луциллой, когда я вернулась в нашу хорошенькую гостиную. Я тогда заплакала, заплакала бы опять, и вы тоже, если бы рассказать, как страдала бедняжка, услышав мою скорбную новость. Не стану писать много. Я не поддамся слезам. Они портят нос, а нос — лучшая часть моего лица. Глаза даны нам, милостивые государыни, для побед, а не для слез.
Достаточно сказать, что когда я опять пошла в Броундоун, Луцилла пошла со мною.
Тут впервые я заметила, что она завидовала глазам счастливцев, видевших свет. Как только Луцилла вошла, она пожелала занять место у постели так, чтобы можно было слышать и касаться нас, когда ухаживаем мы за больным. Луцилла тут же села на место мистрис Гутридж у изголовья и принялась сама смачивать лицо и лоб Оскара. Ей очень было завидно, что я смачиваю компрессы на его ране. Она до того взволновалась, что смело при нас поцеловала бесчувственное лицо. Хозяйка «Перепутья» была женщина в моем роде — она просто смотрела на вещи.