Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя

Езерская Елена

— Это… это какая-то чудовищная ложь! — вскричала Анна. — Этого просто не может нить! Владимир не способен на убийство, подлог и предательство!

— Я тоже так полагал… — начал Киселев и замер под гневным взглядом Анны. — Простите, полагаю, ибо по-прежнему считаю барона честнейшим человеком и верным Отечеству воином. Какое-то время я даже подозревал, что все случившееся — кем-то хорошо спланированная акция, дабы втянуть нас в авантюру, способную повлечь за собой крупный политический скандал. Но прошла неделя, и все оставалось тихо, а потом… Потом я должен был представить отчет

о произошедшем. В дело вмешались иные силы, и теперь я не властен над ситуацией так, как раньше. А факты — вещь упрямая и безжалостная: Владимир Иванович исчез, деньги пропали, а единственный свидетель утверждает, что все это случилось по вине и умыслу барона Корфа.

— Нет! Нет! — Анна не выдержала и разрыдалась.

— Баронесса, умоляю вас, успокойтесь. — Киселев подошел к ней и, взяв за руку, сердечно пожал ее. — Честно говоря, вы немного опередили события, так как я и сам собирался днями наведаться к вам. Правда, только после того, как будет снято наблюдение с вашего дома. Зная, как барон любит вас и детей, мы были уверены, что рано или поздно он объявится…

— Мы?..

— Поймите, я вынужден так говорить! И так поступать! — не выдержал Киселев и перешел на повышенные тона. — Неужели вы не понимаете, что я — тоже заложник сложившихся обстоятельств и исполняю свой долг? А он велит мне подозревать барона в краже и бегстве. И на этом настаивают из Петербурга, где ваш муж в свое время был замечен и в карточной игре, и в нескольких скандалах с женщинами…

— Одной из этих женщин, к вашему сведению, была я! — с гордостью сказала Анна. — И я не позволю никому подозревать Владимира лишь потому, что какой-то доносчик огульно его обвинил.

— А вот в этом вы можете удостовериться сами, — пытаясь разрядить обстановку, предложил Киселев. — Я готов позволить вам встретиться с этим человеком и лично услышать от него рассказ обо всех перипетиях того злополучного дня.

— Думаете, я откажусь?! — вскинула голову Анна. — Никогда! Я хочу видеть этого человека, я хочу… нет, жажду говорить с ним! И поверьте, я добьюсь от него правды, ибо все они лживы и грязно пахнут!

— Вы хотите говорить с ним в моем присутствии? — тихо спросил Киселев, давая понять, что более продолжать диалог бессмысленно. Все уже было сказано, остались только эмоции, а они, как известно, всегда мешают делу.

— Я бы просила вас позволить мне встретиться с ним наедине, — уже чуть менее взволнованно сказала Анна. — Подозреваю, что в вашем присутствии этот человек будет думать исключительно о том, как оправдаться перед вами, а мне, быть может, удастся тронуть его сердце.

«Наивная!» — горестно подумал Киселев и жестом предложил Анне пройти с ним. Комната, куда временно был помещен тот агент, находилась в другом конце коридора. Дверь в нее вела из небольшой гостиной, в которой читал газету штабс-капитан Толстов. При виде Анны он смутился и прикусил губу, но ничего не сказал, только вежливо встал при появлении дамы и скромно опустил глаза в пол.

Киселев скрылся в комнате прежде Анны и через несколько минут вышел, давая ей понять, что она может войти. Анна кивнула ему и, едва переведя дыхание, отчего сердце забилось учащенно

и остро, шагнула за порог. Закрыв за собой дверь, она оглянулась и вздрогнула — перед ней стоял Писарев. Тот самый, что служил в крепости под началом полковника Заморенова. Тот, кто издевался над ней, когда Владимира арестовали в связи с побегом Калиновской. Тот, кто пытался напасть на нее, когда она, бежав от мадам де Воланж, осталась в городе одна и без защиты…

Анна почувствовала, что слабеет. Пол плавно поплыл у нее под ногами, и она стала опускаться — медленно и без сил.

Глава 3

Маятник судьбы

— Что вы делаете?! — воскликнула Анна.

Очнувшись, она почувствовала на лице чье-то не очень здоровое дыхание и попыталась вырваться из неожиданных объятий.

— Стараюсь помочь вам, госпожа баронесса, — мерзким, слащавым тоном ответил Писарев. Это он прижимал Анну к себе и плотоядно касался губами ее шеи и подбородка. — У ваших духов восхитительный аромат, вы так и благоухаете фиалками.

— Немедленно оставьте меня в покое! — Анна уперлась кулаками в его грудь и с силой оттолкнула Писарева.

— Вы и в самом деле пытаетесь привлечь внимание к этой сцене тех, кто ожидает вас за дверью? — грязно усмехнулся тот.

Писарев покачнулся, но удержался на ногах и вынужден был отпустить Анну.

— А почему я должна бояться позвать на помощь? — Анна торопливо достала из маленького ридикюля батистовый с кружевами платочек и с брезгливостью провела им по лицу.

— Во-первых, ваш спаситель уже здесь, — шутовски раскланялся Писарев, — а во-вторых, вам не стоит подвергать свою репутацию излишнему риску. Имя Корфов и так уже достаточно запятнано.

— Негодяй! — Анна замахнулась ударить Писарева, но тот перехватил ее руку и, с силой стиснув, поднес к губам и жадно поцеловал. Анна тихо застонала и потянула руку к себе, но Писарев не ослаблял хватки, и тогда она сделала вид, что уступает. — Что, что вы хотите от меня?

— Помилуй Бог! — воскликнул Писарев, попавшись на уловку и упуская момент: Анна тотчас воспользовалась всплеском его самодовольства и отняла руку. Писарев вздохнул и промолвил с нескрываемой иронией: — Помилуй Бог, Анна Платонова… или, как вас там, то бишь, Анастасия Петровна! Ведь это не я, это вы явились ко мне, вы чего-то хотели. Впрочем, я догадываюсь, чего именно. Вы мечтаете узнать правду? Так, прошу вас, не стесняйтесь, берите ее: ваш муж — вор и предатель, и ему самое место на виселице. И куда бы он ни спрятался, ему не удастся скрыться от возмездия — он будет обнаружен и примерно наказан.

— Я полагала, вы — филер, а не прокурор, — стараясь держаться уверенно, бросила ему Анна, хотя чувствовала себя отвратительно, в то время как Писарев стоял перед нею с видом мученика. Он был одет в светское, но простое платье и все прикладывал руку к забинтованной голове, давая таким образом ей понять, что он серьезно пострадал и испытывает сильнейшие боли.

— Вы напрасно сердитесь на меня, госпожа баронесса, — хмыкнул Писарев, — и вам совсем не стоит торопиться, дабы разругаться со мной.