Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя
Шрифт:
По лицу графа Анна поняла, что он несколько удивлен ее появлением, хотя не собирается избежать ее общества. Она понимала, что нравится графу, и хотела этим воспользоваться — разумеется, с известной долей осторожности.
— Искренне рад видеть вас, мадемуазель Жерар, — улыбнулся де Морни. — Или вам больше нравится обращение «госпожа баронесса»?
— Это зависит от того, где мы находимся, — тоже улыбнувшись, в тон ему ответила Анна. — А так как мы сейчас не на сцене, то буду признательна, если вы станете обращаться ко мне с последним. И простите, что я невольно
— Полагаю, у вас были на это веские основания, — кивнул граф, — а потому прощаю вас за опоздание.
— Опоздание? — не поняла Анна. — Разве вы посылали мне приглашение на обед?
— Нет, но я посылал вам приглашение на прием, который устраивал неделю назад, — напомнил де Морни. — Однако вы почему-то не ответили мне и не почтили своим присутствием.
— Увы, — стараясь казаться искренней, отозвалась Анна, — я была нездорова и не в голосе, а потому вынуждена остаться дома. Но мой муж обещал уладить это и объясниться с вами.
— Что он и сделал, — усмехнулся де Морни, подавая знак официанту, чтобы наливали шампанское. — Для вас «Клико». Прошу… Что же касается вашего мужа, то свои извинения он принес мне в довольно оригинальной форме, попытавшись выдать мое приглашение за попытку добиться от вас взаимности.
— В таком случае, теперь я понимаю, откуда взялось это письмо. — Анна, поставив на стол бокал, из которого вежливо отпила прохладный, с мелкими пузырьками напиток, достала из ридикюля и подала графу листок бумаги с автографом Владимира.
— Забавно! — Де Морни приподнял одну бровь, и Анна вдруг поняла, что он удивлен не меньше ее. — Судя по всему, ваш муж серьезно подготовился, но, поверьте, у меня и в мыслях не было ничего подобного… Ну, не смотрите на меня такими глазами! Вы мне нравитесь, но я не нападаю на женщин. И потом, я предпочитаю в любви согласие, даже если она краткая. А ваш супруг, видимо, хотел разыграть меня. Хотя, если честно, он совсем не похож на шантажиста. Барон производит впечатление человека слишком прямолинейного, и ему совершенно чужда театральность, в то время как вы — совсем другое дело.
— Речь сейчас не обо мне, — прервала Анна его попытку сделать комплимент. — И, если я вас правильно поняла, ваш разговор завершился…
— Ничем! — воскликнул де Морни, возвращая ей письмо Владимира. — Я нашел способ объяснить барону, что он, по-видимому, ошибся, приняв обычную любезность за нечто неприличное, и ему больше ничего не оставалось, как уйти. И, как мне показалось, с миром.
— Тогда почему же после этой встречи он пропал? И никто не знает, где его найти? — с вызовом спросила Анна.
— То есть вы желаете сказать, что обвиняете меня в исчезновении вашего мужа? — Де Морни воззрился на нее с таким неподдельным изумлением, что она окончательно убедилась в том, что письмо и отсутствие Владимира не связаны между собой. — Помилуйте, баронесса! Я деловой человек. Меня, конечно, может обрадовать исчезновение барона, но лишь потому, что отныне это развязывает мне руки, если вы вдруг надумаете ответить взаимностью на мою симпатию к вам. Но похищение или, того хуже,
Анна почему-то поверила ему. Она почувствовала, что слезы опять подступают к горлу, и заторопилась уходить.
— Баронесса. — Де Морни, казалось, был растроган ее впечатлительностью. — Я искренне сочувствую вашему горю, но, надеюсь, что для объяснения отсутствия вашего супруга найдется куда более тривиальная или даже банальная и совсем простая причина.
— Сейчас я этому была бы даже рада, — прошептала Анна, вставая из-за стола.
Граф поднялся вслед за нею, снова галантно приложился к ее руке и кивнул ненавязчиво маячившему в отдалении молодому человеку, который встречал Анну, приказывая проводить ее до фиакра. Потом он еще раз поклонился ей на прощанье и вернулся к обеду, пребывая в недоумении, постепенно переходившем в озабоченность.
На самом деле вся эта история казалась, по меньшей мере, странной. Де Морни сразу почувствовал в появлении русского барона Корфа, одно время приписанного к посольской миссии, некие далеко идущие цели, которые он вполне счел бы за попытку покушения, если бы они не отдавали чересчур большой наивностью и дилетантством. Сам де Морни был искушен в политических делах настолько, что всегда с легкостью мог отличить в человеке достойного противника. В его жилах, крови Богарнэ, текла и кровь Талейрана — самого великого из известных министров эпохи Наполеона.
Мать, королева Гортензия, дав ему таинственную фамилию Деморни, которую он впоследствии превратил в де Морни, на шестнадцать лет бросила его сразу после родов на руки бабушке — матери его отца, и воспитателя Габриэля Делессера, сына знаменитого банкира и брата не менее знаменитого сахарозаводчика. К двадцати годам де Морни уже закончил престижную Эколь Политекник, школу Генштаба в Сансе, некоторое время служил в армии и натерпелся трудностей в полку в Алжире. И вся эта суетная, словно на бегу, жизнь постепенно сделала его ловким политиком и неплохим дипломатом, человеком энергичным и беспринципным одновременно, принадлежавшим к тому типу людей, которые превосходно приспособлены к важным делам и соединяют в себе силу обольщения с могуществом и кипучей энергией.
Он обладал холодным и расчетливым умом, но вместе с тем его речь и литературные вкусы выдавали в нем величайшую склонность к художественному. А за светским лоском и изящной самоуверенностью аристократа крови скрывались сила, инициатива, верность взгляда и хладнокровие, достойные авантюриста. По необходимости он бывал груб, но умел быть и обаятельным, даже очаровывающим. Именно он двигал сейчас к победе своего брата-принца, а заодно себя и свой процветающий бизнес, отлично зная, что на этом пути вполне возможны подводные камни и течения. Но чтобы в подобной роли «барьера» оказался симпатичный и не особенно умный русский барон, заметный только тем, что у него весьма привлекательная жена? «Нет, это вряд ли», — сказал себе де Морни и принялся за омара.