Бедные дворяне

Потехин Алексей

Абрам принес сюртук и жилет и очень недоброжелательно посмотрел на гостя, когда барин отдал ему эти вещи. Конечно, он с досадою подумал, что Никеша получает то, что по всем правам следовало бы ему. Но Никеша был совершенно счастлив и доволен незавидным подарком.

– Сюртук, может быть, будет тебе несколько широк и длинен. Ну, ты там перешьешь его, – сказал Николай Петрович.

– Перешьем, батюшка, перешьем, – отвечала Прасковья Федоровна, увязывая в платок подарок. – Ему будет то дорого, что с вашего-то плечика будет носить.

– Перешьем-с, – повторил Никеша, в первый раз открывший рот.

– А в этом зипуне, братец, пожалуйста, не являйся.

Неприлично. И этих красных платков на шее не носи. Кто тебя не знает и увидит в этом костюме, не поверит, что ты дворянин…

В эту минуту Абрам доложил, что приехал Иван Александрович Неводов. Паленов велел просить его в кабинет. Прасковья Федоровна засуетилась, стала прощаться с хозяином и давала знаки зятю, чтобы и он делал то же.

– Нет, милая, ты поди туда в девичью и там пообедаешь, а он пусть останется здесь и обедает с нами.

Прасковья Федоровна с удовольствием поблагодарила и ушла. В то же время в другие двери кабинета входил молодой человек женоподобной наружности, одетый очень щеголевато, в перчатках с иголочки. Он держал голову несколько назад и набок, а руки – так, как держат ученые собачки свои передние лапки, когда их заставляют служить на задних; ходил вприпрыжку, говорил нараспев. Он, видимо, старался придать лицу своему презрительное и насмешливое выражение, щурил глаза и искривлял рот в двусмысленную улыбку. После первых приветствий с Паленовым, он придал своему лицу насмешливое выражение, оглядывая с ног до головы Никешу, который давно уже стоял и кланялся, ожидая, что гость протянет ему руку и он подаст свою, как учил его Паленов.

– Ах, позвольте вам представить, – сказал Николай Петрович, указывая на Никешу, который снова стал кланяться. – Мне, право, самою судьбою предназначено открывать в нашем краю разные знаменитости: лет пять назад я открыл будущего великого живописца в простом семинаристе; прошлого года – мужика механика, а нынче – потомка древнего знаменитого рода бояр Осташковых, предки которых, вероятно, были даже князья Осташковские, затерявшиеся в истории. Вот он – дворянин Осташков.

– C’est un [9] однодворец.

9

Это один (фр.).

– Oui! [10] Но вы посмотрите, что это за род, и скажите, по совести, знал ли кто из вас, господа, об его существовании. Вот его документы: вот купчая крепость 1581 года, вот запись… запись… чрезвычайно трудно разбирать: здесь никто не мог бы разобрать этих хартий, кроме меня… Это, должно быть, кабала на какого-то холопа… Кроме всего, эти акты ведь замечательные исторические памятники… Надобно заняться их подробным разбором… Посмотрите, все 16 и 17 столетия. И какие должности занимали его предки: думный дьяк Осташков, стрелецкий голова Осташков… Ведь это государственные люди!..

10

Да! (фр.)

– А теперь вы где служите? – спросил Неводов, обращаясь к Никеше.

– Никак нет-с; проживаю дома, в своей усадьбе…

– А-а… чем же вы занимаетесь?

– Теперича, по зиме, около дома хожу…

– Как? Только и дела, что около дома ходите? – спросил Неводов с своей насмешливой улыбкой.

– Точно так-с.

– Это

славное занятие… Зачем же это вы все около дома ходите?…

– Как зачем-с?… Убираться надо…

– Как убираться надо? – спросил Неводов с громким смехом. Паленов тоже улыбался.

– Куда убираться?

– Около дома убираться! – отвечал смущенный Никеша, то улыбаясь, то вопросительно-робко посматривая на хозяина.

– Что же вы убираете около дома?

– Как что-с? Тоже лошадь есть, коровки…

– Так вы их убираете?

– Точно так-с.

– Куда же вы их убираете?

Никеша не знал, что отвечать, и тупо, боязливо смотрел на нарядного гостя. Паленов тихо, сдержанно смеялся.

– Что же вы мне не хотите сказать: зачем вы это все ходите около дома и куда убираете лошадь и корову?…

– Я уж, право, не знаю-с что и сказать-с… Ведь я грамоте не был обучен от родителей, темный человек! – отвечал Никеша сквозь слезы.

И хозяин и гость захохотали к ужасу Никеши.

– Но ваш потомок знаменитых государственных людей, мне кажется, очень глуп! – сказал Неводов по-французски.

– Необразован, дик, воспитан по-мужицки! – возразил Паленов. – Но такое падение, измельчание родов дворянских, согласитесь, может быть только в России, при нашей пагубной системе раздробления имений. Посмотрите на английскую аристократию, с ее правом первородства… Другая причина этого падения состоит, кажется, в том, что у нас нет этой сосредоточенности и исключительности сословной, при которой каждый член известного сословия смотрит на другого, как на своего собрата, и подает ему руку помощи, когда он падает, поддерживает его и спасает и при которой это сословие также разборчиво принимает в себя все пришлое, чужое. Мы очень равнодушно смотрим, когда гибнет член нашего сословия, и с радостию принимаем в свое общество всякого дослужившегося до дворянства поповича. Я давно говорю, что в нас нет сословной благородной гордости, – есть только сословные предрассудки, ничего цельного, общего, определенного. Я не проповедую исключительности, я близок к народу, я по крайней мере о своих крестьянах могу сказать, что я их знаю и они меня знают… но это совсем не то: я сближаюсь, но помню градации; вхожу в интересы мужика, но грудью готов защищать свои дворянские интересы. И мне кажется, что дело нашей чести дворянской – поддержать и по возможности облагородить этого несчастного собрата нашего.

– Я нахожу, что он даже отчасти интересен, им можно заняться от скуки! – отвечал Неводов по-французски.

– Мосье Осташков, – продолжал он, – вы понимаете, что вы наш собрат по крови, что в вас течет старинная дворянская кровь, такая же, как в нас. Вы знаете это?

– Очень знаю-с…

– Так позвольте с вами познакомиться. Знаете что: приезжайте ко мне когда-нибудь. Или вот что: я лучше сам пришлю за вами лошадей. Что, вы приедете ко мне?

– Не знаю-с…

– Чего же вы не знаете?

– Как тетенька… тоже дела дома.

– А! Вы тетеньки боитесь… Скажите: до сих пор тетеньки боится… Какой срам? Да вам сколько лет?

– Двадцать пять – шестой…

– Ну, вот видите, двадцать пять – шестой… а вы боитесь тетеньки. Это нехорошо!.. Что же вы боитесь вашей тетеньки?

– Я ее не боюсь, а должен повиноваться, потому она меня воспитала…

– Ну вы ее за это уважайте, почитайте, а бояться тетеньки не надо… не стыдите своих знаменитых предков. Вот слышите, ведь они были у вас, кажется, стрельцы и люди, вероятно, храбрые, а вы, потомок таких храбрых людей, тетеньки боитесь… ах, какой срам!..