Бедные дворяне
Шрифт:
– Да, надо, надо! – подтвердил Рыбинский.
Комков дал Осташкову рубль серебром, Рыбинский синенькую, которые еще тогда были в ходу, Топорков долго рылся в кошельке и сунул в руку Осташкова гривенник, стараясь, чтобы другие не заметили, а Тарханов сказал: «Считай за мной… со мной денег нет!..»
– Да покажи-на, брат, покажи! – прибавил он. – Сколько тебе дал Топорков.
Он раскрыл руку Никеши и вынул из нее гривенник.
– Господа, срам какой. Топорков срамит дворянство: богатый дворянин дает бедному гривенник. Фи!
– Ну а вы много ли дали! – сказал с досадою Топорков.
– Да со мной денег нет… а уж я, верно, не дал бы дворянину гривенника. Положи за меня синенькую: я тебе буду должен!..
– Да,
– Не бери у него, Осташков, гривенника, не срами дворянской чести, отдай ему назад. Господа, ведь меньше целкового нельзя взять с Топоркова?
– Разумеется! – подтвердил Рыбинский.
– Ну-ка, брат, изволь: раскошеливайся, вынимай целковый… Полно, скряга! Жалеет целкового для бедного человека.
– Что же? Я и целковый дам, а вы ничего не дадите.
– Да нечего, нечего на других-то указывать… Подавай-ка! Вот так! Принимай, Осташков! Браво, наказал же Топоркова на рубль серебром. Теперь за твое здоровье выпью, Топорков!
Никеша при виде денег в своих руках был совершенно успокоен и утешен за все предшествовавшее истязание и забыл о нем. Кладя деньги в карман, он вспомнил слова Прасковьи Федоровны: «Коли хотят господа над тобой пошутить – пусть их шутят, не обижайся: после ими оставлен не будешь». И Никеша, когда стали требовать, чтобы он выпил перед обедом, согласился и выпил. Не смел или не хотел отказываться от вина и во время обеда, охмелел порядком и с большим удовольствием согласился ехать в гости к Рыбинскому. Хотя день был будничный и дома ждала работа, но он не хотел думать об этом отчасти оттого, что ущерб в работе надеялся вознаградить господскими милостями, а еще больше потому, что чувствовал себя веселым и довольным.
VII
Дом в усадьбе Рыбинского был старинный барский дом; большая с хорами зала, просторная, глубокая и довольно темная гостиная с дверью на террасу, выходящую в сад, столовая с большим длинным столом, с тяжелыми дубовыми буфетами, несколько внутренних семейных комнат с изразцовыми лежанками – все это напоминало отжившую старину. Новый хозяин, как видно, не заботился ни сохранять, ни изменять прежний вид дома; ни снаружи, ни внутри он не подвергался никаким существенным переделкам; впрочем, при первом вступлении в этот старинный дом можно было отгадать, что здесь живет холостяк, который не привык к порядку семейной жизни и для которого не существует общественных условий, налагающих известные законы даже на обстановку дома. В убранстве комнат была видна здесь или случайность, или капризы, или равнодушие. В огромной грязной прихожей, по всем стенам которой тянулись широкие лари, стоял круглый стол и на нем, как видно, имели обыкновение спать лакеи, потому что лежала овчинная шуба и затасканные ситцевые подушки. Тут же, на стенах, висели холодные и теплые лакейские шинели, сюртуки и даже панталоны. В зале, рядом со старинными стульями, помещалось несколько покойных, современной работы, эластических диванов, оттоманок и мягких кресел на пружинах. Гостиная оставалась со старинною жесткою и неудобной мебелью, но драпировка на окнах, большая бронзовая лампа на овальном столе и две-три козетки совершенно нарушали гармонию в убранстве комнаты. Точно так же и в столовой вновь сделанный камин, перед которым стоял легонький и подвижной диванчик, составлял резкий контраст с тяжеловесными неподвижными буфетами.
Когда Рыбинский со своими гостями подъехал к дому, двое лакеев и третий мальчишка-казачок стремительно выбежали встречать барина со свечами в руках. Вслед за ними сбежали с лестницы три огромные страшные собаки и, радостно помахивая хвостами, положили передние лапы на грудь барина.
– Ах, Сбогарушка, Бужор, Фани, ах, Фанька! Ну, ну, здравствуйте, здравствуйте! – приветствовал их Рыбинский. – Ну, ну, пустите же! Пойдемте в комнаты…
Собаки весело
Взойдя на лестницу, Рыбинский остановился на широкой площадке перед дверью в прихожую и оглянулся назад.
– Где же наш гость дорогой? Остатка, где же ты? – спросил он.
– Здесь-с, иду! – отвечал Никеша, следовавший сзади всех других гостей.
– Ну, входи, братец, скорее!
И, как только Никеша вслед за другими ступил на площадку, Рыбинский указал на него одной из собак.
– Сбогар, chapeau bas! [13] – проговорил он.
И собака со страшным, грозным лаем бросилась на Осташкова. Никеша испугался, пронзительно вскрикнул, хотел бежать, оступился и полетел вниз по лестнице. Послушный Сбогар с тем же лаем его преследовал, но осторожно снял с него шапку и принес ее во рту к ногам Рыбинского. На верху лестницы все зрители забавной сцены хохотали, между тем как испуганный, избитый и оглушенный падением Никеша лежал внизу и жалобно стонал.
13
Браво! (фр.)
– Что, Осташа, жив ли? – спросил его Рыбинский. – Все ли цело?
Никеша не отвечал, продолжая стонать.
– Не выломал ли ноги или руки? – заметил Комков.
– Нет, ведь лестница не крута! – возразил хозяин. – Просто он думает, что уж его съел Сбогар и что его на свете нет.
– Велите Сбогару втащить его сюда! – советовал Тарханов.
– Осташков, вставай, а не то собаки бросятся и разорвут тебя. Слышишь ли: вставай, говорят.
Но Никеша не смел пошевелиться от страха.
– Поднимите его и поставте на ноги! – приказал Рыбинский лакеям.
Когда Никешу подняли, он был бледен и дрожал от страха.
– Всего бьет-с, как в лихорадке! – заметил один из лакеев со смехом.
– Экой трус!
– А еще знаменитых предков потомок! – говорил Неводов.
– Арапником бы хорошенько: весь бы страх как рукой сняло! – прибавил Тарханов.
– Ну перестань же бояться, дуралей: неужели я в самом деле затравить тебя хотел. Смотри-ка: у меня собаки-то умнее тебя: ну, Сбогар, va, rend lui le chapeau! [14]
14
Отдай ему шляпу! (фр.)
Сбогар поднял шапку и понес назад к Осташкову. Тот, при виде приближающегося врага, опять закричал не своим голосом и спрятался за лакеев.
Вверху снова раздался хохот.
– А, какова дрессировка, господа? – говорил Рыбинский. – Ну, Сбогар, брось его, дурака, venez – ici… [15] . О-ох, умник, умник! Ну, милости просим, господа… не бойся же ты, полно, никто тебя не тронет.
И он вошел в прихожую в сопровождении гостей. Слуги, оставя Никешу, побежали вслед за господами снимать шубы.
15
Иди сюда! (фр.)
– Батюшки, погодите! Заедят! – упрашивал Никеша жалобным голосом, торопясь за лакеями и боясь остаться один.
В прихожей на столе лежали засаленные истасканные карты, которыми от нечего делать забавлялась без барина прислуга Рыбинского.
– Вот, подлецы, только и дела, что в карты дуются! – сказал он. – А что Тальма?
– Все в одном положении, – отвечал один из лакеев.
– Нет лучше?
– Точно как будто лучше, а плох!
– То-то плох: ты смотри у меня. В карты дуешься, а об нем, чай, забыл.