Бедные звери шизария
Шрифт:
— Нельзя лошадь бить!
— А как же тогда ехать?
— Надо нарвать травки и поманить!
— Да она же все равно не пойдет! Я лошадей знаю! Сама деревенская!
— Не кричи! Лошадь здесь не при чем! Этот вопрос на проверку "садизма".
— Какого такого садизма?
— Им важно узнать: нравится тебе кого-то бить, или нет?
— А как же тогда ехать?
— Ну, значит, ты, Ленка, садист!
Тесты явно залетели в наш век из допотопной оглобельной психушки, в которой признали шизофреником самого Сергея Есенина… Те
444…МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЗА МНОЙ СЛЕДЯТ…ДА?…НЕТ?…
488…Я БОЮСЬ ПАУКОВ…ДА?… НЕТ?…
499…Я БОЮСЬ ЗМЕЙ… ДА?…НЕТ?…
Каких змей-пауков может бояться современный человек, до мании преследования, или их не бояться совершенно до мании величия? Боюсь? Не боюсь? Вот и выбирай себе манию величия вместо мании преследования, пугайся пауков или целуй змей….
… Я НЕ БОЮСЬ МЕНТОВ…ДА?… НЕТ?…
— 13 —
Туалет наполнился благовонными дымами.
Кончилась махра, и малина принялась за листья пальмы. Девчонки обдирали подсохшие кончики, растирали их в ладонях, а потом сворачивали самокруты и жадно затягивались. Повеяло тонким тропическим дымком.
Медсестра схватила Ленку Ябеду:
— Попалась! Вот кто пальму курит! Вот кто листья листья рвет! Я давно тебя заметила.
— Да вы, что? Это не я! — перепугано запищала Ябеда.
— А вот я тебя сейчас в наблюдательную!
— Нет-нет-нет-нет! Это не я! У меня свои сигаретки есть. Мне мамочка привезла! Хотите скажу, кто курит пальму?
— Иди, иди, не надо.
Ябеду малина недолюбливала. Она была дурой. Такие не считались за людей. Хотя дружить с ней было выгодно. Родственники часто ей привозили сладости и хорошие сигареты. Но просить у нее было накладно. Даст пирожок, а потом замучает попреками.
Пристала и ко мне, зараза:
— А почему к тебе никто не приезжает? Ты никому не нужна? Тебя разве никто не любит? Ты разве такая некрасивая?
— Уйди!
— Смотри, сколько всего мне привезли. А к тебе никто не приезжает. Никому ты не нужна. Сколько ни притворяйся, а тебе все равно шизофрению поставят! Я слышала! Я все знаю! На тебя милиционеры дополнительную документацию привезли. Не отпустят никогда!
— 14 —
Это была настоящая тюрьма. Никто не знал, где я. К телефону не подпускали: " Сломалась АТС, с Москвой нет связи." Даже простое письмо не начертать, ни ручки, ни конверта. Каждый клочок бумаги — жуткий дефицит. Больные не брезговали и добывали из мусорных ведер драгоценные обрывки оберток и газет.
Невольно вспоминались аресты кровавых 30-х, когда несчастным арестантам дозволялось и даже предписывалось захватить из дома узелок с мылом, зубной щеткой, чистым бельем и прочим… Все мои вещи и даже очки остались в ментуре. Забрали даже бюстик.
— Это — чтобы ты на нем не повесилась…Были такие случаи здесь. С тех пор нельзя.
Каждое утро приходилось выпрашивать расческу то у одной больной, то у другой.
Зубы я чистила краем полотенца.
— 15 —
— Откуда столько вшей? Кишат! — воскликнула сестра при осмотре новенькой, располневшей седовласой старухи, — Что же ты за собой не следишь? От тебя на других перейдут! Немедленно вымыть голову керосином! И чтобы завтра голова была чистой! Девочки! Дайте шампунь! У кого — шампунь?!
Но шампунь в дурдоме — страшный дефицит, и старуху вымыли стиральным "Лотосом", потом керосином с серым хозяйственным мылом, но было поздно: на место смытых вшей вылуплялись новые. Решили старуху наголо побрить.
— Нет! Нет! Не хочу — под ноль! Ко мне дети приходят! Внуки! Как же я им покажусь!
— А вот мы детей и попросим обрить, или пусть сами гнид ваших вытаскивают!
Девчонки бабку люто возненавидели. Малолетка всякий раз при встрече била по зубам, Зозуля против подобных мер не возражала. Старуху украсили живописные фингалы.
Вдобавок ко всему бабка страдала недержанием мочи, разило от нее за километр. Во время обеда больные ссорились из-за нежелания с ней рядом сидеть. Нянечки учили бабку подкладывать тряпки, но та продолжала смердить.
— Неужели не можешь свою парашу заткнуть?
— Дали мне тряпок, дали, а толку? У меня такая болезнь!
— Сегодня подстрижем наголо!
— Да как же я буду лысая ходить? Я не уголовница! Как некоторые! Не позволю стричь!
— А мы платочек дадим, будешь в платке ходить, никто не заметит!
— Никогда платков не носила! И не буду! Не дам стричь!
— А мы тебя свяжем и не спросим.
Маленькая Люда сжалилась вдруг над вшивой старухой, принесла ведро с водой и целый день выискивала у нее насекомых и топила в ведре.
— 16 —
Педикулез наступал. Вши расползлись по всему отделению. Мелкие белые, под цвет седины с черными глазками и с кровавыми желудками, они спрыгивали с бывших владельцев — старух, ползли по дорожкам, карабкались по одеялам, впивались в кожу новых жертв.
Каждодневные проверки голов и шей были бесполезны. Кровати стояли тесно, парами, иногда за ночь при-возили столько больных, что некуда было положить, укладывали вальтом на кроватях или рядами на полу.
— Не садись на ту кровать — там вшивая!
— Не подходи к Лиде! У нее вшей нашли! — то и дело раздавались окрики по отделению.
Горе той, у кого найдут в голове. Она сразу попадала в касту неприкасаемых. Вши выбирают вшивых. Девчонки следили за собой. И каждый раз, когда пальцы медсестры, начинали перебирать на проверке мои волосы, сердце холодело: "Вдруг и мне скажут: "Вшивая!" Сколько расчесок я здесь перебрала! Голова подозрительно жутко чесалась.