Бедный Авросимов
Шрифт:
Господи, кто же прав-то? Пестель, ждущий своей участи, поверженный, приуготовляемый к казни за любовь к отечеству; капитан со своими цыганскими глазами, получивший пощечины за любовь к отечеству… Кто же?!
— А те, господин Ваня, которые меня по щекам хлестали, разве ж они отечеству не служат? Да вы им прикажите — они тотчас всех бунтовщиков на Голгофу-то и поведут…
— На Голгофу? — поразился наш герой.
— На Голгофу, господин Ваня… Вот и вы едете, чтобы полковника уличить. И я его уличил. И ваши друзья. А за что же они меня по щекам-то били?
— За барышню, — сказал Авросимов, теряя остатки сна.
— Ох-хо-хо,
Вот, милостивый государь мой, сколько слов всяких об отечестве!
— Поезжайте, господин Ваня, с Богом. Привезите сочинение — узнаете, кто прав…
— А ежели его не найдут?
— Найдут! — крикнул капитан с ужасом. — Непременно найдут! — и уже шепотом: — Не может быть иначе. Иначе я лжецом прослыву… Вы что, с ума сошли, говорить такое?
— Я говорю: если…
— Нет, нет, господин Ваня… Тогда я сам в ножки высоким чинам упаду, чтобы меня послали. Я всю Украину перерою, все поля да леса, а сочинение найду… "Если"… Да как же может быть "если", когда моя судьба от того зависит? И судьба нас всех… Да вы знаете, чего там написано? О, он читал мне, читал, господин Ваня! Да и они не отступятся, все генералы и великие князья и сам государь… Они сами землю рыть будут, господин Ваня, чтобы только найти сей документ…
— Да что же там написано, черт! — не выдержал Авросимов.
— А вот что, — вдруг засмеялся капитан. — В нем описаны способы, как революции производить, как низвергнуть наше христианское государство… В нем много соблазнов, господин Ваня, для молодых людей, таких, как вы и прочие… Уж ежели что вам в ручки попадет, вы ночей спать не сможете, а всё будете думать, как бы жизнь переворотить…
— Пустое вы всё говорите, вздор всё, — сказал наш герой. — Я не верю вам. Какие такие способы? Ну?..
— А вот какие, — сказал капитан шепотом, — пора бы, к примеру, холопам дать волю, а?
— Может, и пора, — откликнулся наш герой.
— Да с землей… А не боитесь, господин Ваня, сами холопом стать у прежних-то своих холопов?
— Ерофеич! — крикнул Авросимов с дрожью.
Старик вошел неторопливо.
— Хочешь, я тебе вольную дам?
— Ай обиделись, барин? — спросил старик, бледнея.
Аркадий Иванович захохотал, потер руки.
— Велите вашему человеку, господин Ваня, кваску мне дать. Дюже горло у меня сушит…
Ерофеич вышел. Аркадий Иванович продолжал свою беседу, но Авросимов вдруг словно провалился. Голос капитана звучал издалека, все глуше, глуше. А в сердце Авросимова возник страх за кого-то, и этот страх заглушал голос капитана. Вдруг голос совсем исчез. Тут наш герой понял, что очень просто, это он сам завернул за угол. Голос остался там, где-то за спиной. А впереди снова лежал все тот же знакомый коридор, и наш герой чуть было не побежал по нему, задыхаясь от тревоги за кого-то. "Скорей, скорей!.." Он потянулся за пистолетом, но тут коридор заколебался… пошел волнами и исчез. Лишь кто-то печально позвал издалека и смолк. Он открыл глаза. Аркадий Иванович в одном исподнем сидел на краешке его кровати с кружкой в руке.
— Я понимаю ваше нежелание его звать, — сказал он, словно разговор их не прерывался, — его не добудишься… Да я и сам могу об себе позаботиться, — и он отхлебнул квасу.
А кто-то опять звал, приказывал, просил беззвучно
Тут наш герой подлинно уж разгневался.
— Спите вы! — прикрикнул он на капитана, изменив своей природной деликатности.
11
Две кибитки скользили по укатанному тракту, направляясь на юг. Утро едва занималось, но начало его уже обещало ясный день. Морозец был самый жгучий, накопивший за ночь силу.
Два белых молодых жеребчика, бегущих в первой кибитке, почти сливались со снежными просторами, казалось, кибитка скользит сама по себе благодаря какой-то чудесной силе. Второй экипаж влекли, напротив, две каурые лошаденки, и заиндевелые их бока придавали им вид фантастических чудищ, беспрерывно взбрыкивающих и тонущих в клубах пара. Благодаря безветрию, снежная пыль подолгу не оседала и висела над дорогой вытянутым серебряным облаком.
Мелькали мимо просыпающиеся деревеньки, и барские дома, и грустные кладбища, утопающие в сугробах, и веселые церквушки, каждая на свой лад, на свой манер.
Подпоручик Заикин скорбно покачивался на сиденье перед нашим героем, у которого все надежды поспать в дороге разом схлынули, едва только их усадили в одни сани. Это произошло еще там, в крепостном дворе, и ротмистр Слепцов, адъютант генерала Чернышева, которому было поручено возглавлять предприятие, уселся рядом, и они понеслись в первой кибитке. Теперь два офицера покачивались перед Авросимовым, один в ручных и ножных цепях, другой вольный. На подпоручике была его обычная военная форма, так что, ежели отвлечься от цепей, можно было бы представить, что это он, Авросимов, арестован, а два молчаливых офицера сопровождают его неведомо куда. Дорога вилась бесконечно, воистину — в неизвестность. Так, разглядывая обоих офицеров, предаваясь всяким размышлениям, которые в нем рождала дорога, наш герой внезапно вздрогнул, пораженный странной мыслью. Действительно, оба офицера, и конвоир, и пленный, были поразительно меж собой схожи, если не считать одеяния. Оба молодые, с лихорадочным румянцем на шеках, одинаково задумчивые, даже печальные. Пожалуй, ротмистр был несколько постарше, но эта разница не мешала видеть в них братьев.
Минуло часа два, как вдруг ротмистр Слепцов наклонился к пленнику и принялся, орудуя маленьким ключом, сымать с него цепи, которые, робко позвякивая, смирно укладывались на сиденье рядом со своим недавним обладателем.
Авросимова поразила эта процедура, и всё, всё, всё минувшее, милостивый государь вы мой, снова показалось ему игрой, которую вот сейчас почему-то решили прекратить, дабы не зайти слишком далеко.
— Благодарю вас, — сказал Заикин с недоумением, растирая запястья.
— Так вам как будто полегче, — смущенно улыбнулся ротмистр.
"Слава Богу, — подумал наш герой с облегчением, — как хорошо-то стало. Ах, так бы вот всегда! — и он взглянул на подпоручика: — Господи, как же он на сестрицу свою похож! Так же горд и нежен".
Авросимов глубоко вздохнул, и оба его попутчика тотчас же на него воззрились.
— Кабы ничего этого не было, — сказал наш герой дрогнувшим голосом, — ну этого всего… Ну там всего этого печального происшествия… а кабы мы могли с вами вот так запросто отправиться втроем… ну, скажем, к вам, господин ротмистр, в имение, ну и там нас, натурально, ждут…